Петр Катериничев - Корсар. Наваждение

– Будьте осторожны, Дмитрий! Мечты – сбываются! – сыронизировала ведущая.

Как он узнал (естественно, из пересудов, так и не озаботившись посмотреть впоследствии передачу), после того, как он покинул студию, ведущая проехалась по нему тяжелым танковым клином, как Гудериан по Бельгии: дескать, «Корсар – действительно как гамбургер: кушать приятно, но желудок портит. А поскольку сие «низкопробное чтиво» попадает людям даже не в желудок, а в мозг – возникают последствия разной степени тяжести: от легкой олигофренической восторженности до тяжкого идиотизма обожания нашего доморощенного плейбоя, очаровавшего всех домохозяек Запада…»

Вот эти слова про себя он прочел в каком-то желтом таблоиде: из уважения к шустрой, как метелка, ведущей ее слова там привели дословно… Но сказать, что сие было Корсару неприятно, – покривить против истины. Дима хорошо понимал: популярность – это те же деньги. Превратить известность в наличные – просто вопрос времени.

И действительно: примерно четверть доходов он получал от лекций, читаемых по разным, довольно престижным университетам Германии, Франции, Великобритании, Швеции, Дании… В России родной МГУ его сторонился как черт ладана, но было множество частных учебных заведений, где принимали его очень даже благожелательно. Гонорары за лекции были символическими, но… студентки! Их раскованное разнообразие вносило в жизнь Корсара столько очарования, а значит, и смысла, что…

Вот только что греха таить – порою вечерами, как и всякой русской душе положено, он вспоминал несбывшееся и непережитое, и в эти минуты жизнь его казалась ему самому блеклой, скучной, малозначительной… Да она, по правде, и была таковою… Как только уходил азарт написания очередной книжки, Корсар, как слепой щенок, оглядывался вокруг, пытаясь если и не понять, то хотя бы почувствовать ритм окружающей действительности и… не чувствовал ничего.

Люди жили как привыкли. Он, по сути, тоже… Ему хватало ума, чтобы понять: все его произведения – всего лишь лекарство от скуки, и его собственной, и его читателей… Простор для их фантазии он оставлял необъятный.

Конечно, ему хотелось, как любому «творцу», «открыть неоткрытое и объять необъятное». Ну и, само собою, объяснить необъяснимое.

Самое забавное было в том, что Корсар чувствовал, как чувствуют порою археологи, – находка, способная перевернуть и всю его жизнь, и представления людей о себе и мире – где-то рядом, может быть за следующим слоем обыденной «поливной керамики», нужно только взглянуть как-то иначе на все, что происходило и происходит… Нет, не только с планетой Земля, космосом, но и – с ним сам… И – не впасть при этом в легкую шизофрению – в маниакальной уверенности собственного совершенства, и – не побояться допустить в свое сознание недопустимое…

– Дмитрий Петрович, – расплылась в улыбке сорокапятилетняя преподавательница гуманитарных наук Стелла Леонидовна, встречая его у дверей заведения, – вас ждут, очень ждут!

Что-то было в ее тоне этакое… Да и понятно что. Все эти вечные «кандидаты в доктора» искренне считали его неучем и выскочкой; и если студенты «посадят его» – Стелла Леонидовна не впадет в расстроенные чувства, напротив…

Да. Для писателей он был – публицист, для публицистов – легковесный писака, для желтой прессы – находка: по нему можно было слегка потоптаться, одно плохо – в тусовках не участвует, в скандалы не ввязывается… Для всех остальных он – повеса, плейбой, занятый несерьезными упражнениями праздного и не отягощенного истинным знанием ума; впрочем, почти так оно и было. «И – нужно соответствовать!»

Дима улыбнулся во все шестьдесят четыре зуба; все остальное: стильные джинсы и шведка, мокасины, продуманная небритость – все работало на привычный образ: «счастливчик», «везунчик», легкий в общении и в жизни, ментально продвинутый, гетеросексуально ориентированный и, безусловно, раскрепощенный!

…Лекция катилась плавно и размеренно. Дима давно выработал свой, особый стиль рассказа о тех или иных культурах мира; он и представлял, и лицедействовал, и становился временами надменно-серьезен, но всегда давал понять аудитории, что и надменность его – не более чем маска, вроде хоккейной у вратаря… Тем более в каждой аудитории попадались три-четыре человека, чаще из молодых людей, стремящихся разоблачить в нем… Кого? Самозванца от науки? Ловкого манипулятора нестойкими душами?

Вообще, если аудиторию не «прессовать» строгостями, «отпустить вожжи», то в каждой непременно заметишь три-четыре центра притяжения: словно металлические опилки, влекомые магнитами, студенты тянутся к этим «центрам», неформальным лидерам; это может быть и красивая, но обязательно неглупая девушка, и умный, но свойский соученик, и самый сильный физически парень, или, наконец, просто вроде ничем не примечательный ученик, тем не менее обладающий выраженными лидерскими качествами, умеющий выстроить вокруг себя иерархию и, что греха таить, легко манипулирующий «вассалами». Причем так, что сами «вассалы» никаких манипуляций не замечали, а действовали «по своей воле». Любой побудительный мотив к их активности был, как правило, «непрямого действия»: брошенная фраза, двусмысленная усмешка или красноречивый жест или мимика лидера.

Лидерские группы, как правило, соперничали. «Один на льдине», независимый в суждениях и действиях студент, и всегда-то был редкостью, а в наши времена предпочитал маскировать свою независимость примыканием к какой-либо группе, чтобы постепенно стать тенью лидера и тем самым сделаться лидером по сути.

Все эти мысли промелькнули скоро, Корсар не сбился с ритма изложения, при этом чутко улавливая реакцию аудитории. Группы он выделил две: небольшого роста крепкий парень, рядом с которым расположились высоколобый очкарик – явный умник, и высокий атлетичный парень, наверняка неглупый и с хорошими волевыми качествами, но некоторая рисовка в одежде заставляла предполагать и тайную неуверенность в «игре на чужом поле»: этот парень должен был чувствовать себя «при своих» на всех спортивных или силовых состязаниях, а вот в умственных ристалищах, типа коллоквиумов и семинаров, старался быть в тени высоколобого, идти, так сказать, в фарватере. И более всего опасался, надо полагать, коротких, едких, хлестких замечаний насмешек невысокого крепыша. Когда начнутся вопросы или замечания, можно будет легко увидеть всех явно стремящихся к этому «триумвирату».

Второй центр представлял собой задумчивый парень; он слушал очень внимательно, сосредоточенности ради рисуя что-то на листиках и время от времени выставляя там же пометку – не забыть спросить или уточнить. Рядом – серьезная красивая девушка в очках, еще несколько девушек. Судя, как теперь принято говорить, «по прикиду», вторая группа отличалась и «по материальным» соображениям: одежда выделялась стильностью и была дорогой, из хороших бутиков.