Говард Лавкрафт - Ужас в музее

Впервые с тех пор, как вышел из туннеля, окруженный темнотой, Самакона спал глубоко и долго. Наконец он мог набраться сил. Хорошо, что он серьезно отдохнул, ибо ему еще предстояло столкнуться со множеством странных вещей.

В конце концов Самакону разбудил оглушительный стук в дверь. Он пробился сквозь сон и рассеял туман затянувшейся дремоты. Ошибки быть не могло — это властно стучала человеческая рука, видимо, каким-то металлическим предметом. Когда проснувшийся путешественник вскочил на ноги, он услышал резкий громкий голос — кто-то довольно мелодично произносил какие-то заклинания, которые передаются в рукописи как «oxi, oxi, grathcan уса relex». Будучи убежден, что его посетители — люди, а не демоны, и внушая себе, что у них нет причин считать его врагом, Самакона решил предстать перед ними в открытую и потому начал с трудом отодвигать засов, пока дверь не заскрипела, распахиваясь под нажимом тех, кто стоял снаружи.

Когда огромная дверь отворилась, Самакона увидел группу примерно из двадцати человек, внешний вид которых ничем не встревожил его. Они выглядели как индейцы, хотя их со вкусом сделанные костюмы и украшения не были похожи на те, что он видел у каких-либо племен внешнего мира, а в их лицах угадывались едва уловимые отличия от индейского типа. Было ясно, что в их молчании не было враждебности, так как вместо того, чтобы угрожать Самаконе, они просто внимательно и со значением смотрели на него, словно ожидали, что их взгляд откроет обеим сторонам какой-нибудь способ общения. Чем дольше они смотрели на него, тем больше ему казалось, что он что-то узнает о них и их миссии; хотя никто не произнес ни звука с тех пор, как раздался призыв за дверью, он обнаружил, что постепенно понимает, что они приехали из большого города за низкими горами верхом на животных, которые рассказали о его присутствии здесь и не знают, что он за человек и откуда пришел, но понимают, что он, должно быть, связан с тем почти забытым внешним миром, который они иногда посещают в своих странных снах. Каким образом он прочел все это во взглядах индейцев, он, наверное, не смог бы объяснить.

Он попытался обратиться к ним на языке вичита, который перенял у Скачущего Бизона; не получив ответа, он перебрал языки ацтеков, испанский, французский и латинский, добавив, насколько смог вспомнить, несколько фраз из греческого, галисийского, португальского, а также на вавилонской смеси крестьянских говоров родной Астурии. Но даже этот лингвистический залп — весь его запас — не дал ответной реакции. Однако когда он в растерянности остановился, один из индейцев вдруг заговорил на неизвестном, но пленительном языке, звучание которого испанец позднее с таким трудом передал на бумаге. Поскольку он ничего не понял, говоривший сначала указал на свои глаза, затем на его лоб, а потом опять на свои глаза, как будто приглашая его смотреть на него, чтобы понять то, что он хочет передать.

Повиновавшись, Самакона обнаружил, что может получать информацию без речевого общения. Эти люди, как он узнал, общались с помощью беззвучной передачи мыслей, хотя прежде они пользовались обыкновенной речью, которая сохранилась как письменный язык и которую они еще иногда использовали для выражения слишком сильных и непроизвольных чувств. Он мог понимать их, просто сосредоточив внимание на их глазах, и отвечать, составив мысленный образ того, что он хочет сказать, и выразив этот образ в своем взгляде. Когда говоривший сделал паузу — очевидно, приглашая ответить. — Самакона постарался последовать совету, но, кажется, не очень преуспел. Тогда он кивнул и попытался описать себя и свое путешествие знаками. Он показал наверх, в сторону внешнего мира, затем закрыл глаза и изобразил роющего землю крота. Потом снова открыл глаза и показал вниз, чтобы обозначить свой спуск по большому склону. Для пробы он вставил два-три устных слова, например, указывая на себя и на своих посетителей и произнося «un hombre» [59] Человек (исп.) . — Прим. перев. , а затем указывая на одного себя и очень отчетливо произнося свое имя, Панфило де Самакона.

По ходу этой странной беседы обе стороны получили друг от друга немало новых сведений. Самакона пытался передавать свои мысли, а также выучил несколько слов местного архаичного разговорного языка. В свою очередь, его посетители усвоили кое-что из испанского словаря. Их собственный язык не походил ни на какой другой из тех, что Самаконе когда-либо приходилось слышать, хотя позднее он предположил некоторую бесконечно далекую связь с языком ацтеков, заподозрив, что последний представлял более позднюю стадию эволюции языка подземного мира. Этот мир, как выяснил Самакона, имел древнее название, которое передается рукописью как «Ксинайан», но которое, исходя из дополнительных пояснений автора, фонетически можно представить как трудно воспринимаемый для англосаксонского уха «К'ньян».

Ничего удивительного, что эта предварительная беседа не пошла дальше обмена самой простой информацией, но это было очень важно. Самакона узнал, что народ К'ньяна был очень древним и что он переселился из отдаленной части космоса, где природные условия были весьма похожи на земные. Конечно, все это было легендой, и никто не мог сказать, сколько в ней было правды и сколько вымысла. Особенно это касалось осьминогоголового Тулу, который, как считалось, привел сюда этих людей и которого все они почитали как божество. Но они имели сведения о внешнем мире и на самом деле являлись прародителями людей, которые заселили землю, как только ее поверхность стала пригодной для жизни. Между ледниковыми периодами они создали на поверхности несколько развитых цивилизаций, самая значительная из которых расцвела близ Южного полюса у горы Кадат.

Когда-то бесконечно давно большая часть земли оказалась под водами океана, и лишь несколько чудом спасшихся людей смогли донести эту весть в К'ньян. Это, несомненно, произошло из-за гнева космических злых духов, одинаково враждебных и людям, и их богам, и подтверждало слухи о более раннем затоплении, которое погрузило в воду самих богов, включая великого Тулу, до сих пор заточенного в подводном городе Релекс. Ни один человек, если он только не состоял на службе у космических демонов, не смог бы прожить на внешней поверхности земли; поэтому было решено, что все существа, которые остались там, связаны со злом. Таким образом всякое сообщение с солнечно-подлунным миром было резко прекращено. Подземные ходы в К'ньян были завалены, а оставшиеся тщательно охранялись, и все, кто проникал сюда снаружи, считались опасными лазутчиками и врагами.

Но это было давно. Шли века, и все меньше и меньше гостей приходило в К'ньян. В итоге часовых сняли с их постов, оставив входы незакрытыми. Многие из жителей подземного мира забыли о существовании внешней поверхности и видели ее только в смутных снах, хотя люди пообразованней хранили основные сведения о Земле. Последние посетители, которые спускались сюда века тому назад, уже не считались шпионами злых духов, поскольку старые предания давно потускнели. Их нетерпеливо расспрашивали, ибо научное любопытство здесь было весьма сильным, и время от времени даже делались попытки отправить на поверхность земли экспедицию, но все они кончались ничем. Единственное, что требовалось от гостей ради спокойствия жителей К'ньяна, — это воздержаться от возвращения наверх. Внешние люди слишком жаждут золота и серебра и могут причинить много беспокойства, узнай они о местных сокровищах. Те, кто повиновался этим предписаниям, жили счастливо, хотя, к сожалению, недолго; они рассказывали все, что могли, о внешнем мире — впрочем, их рассказы были столь отрывочны и противоречивы, что вызывали сомнения. Хотелось, чтобы гостей приходило больше. Что же касается тех, кто пытался бежать, — с ними получалось нехорошо. Сам Самакона был очень желанным гостем, ибо оказался человеком более высокого ранга, чем все, кто спускался сюда на их памяти. Он многое мог бы рассказать, и они надеялись, что он смирится с мыслью о том, что остаток жизни ему придется провести здесь.