Говард Лавкрафт - Ужас в музее

3 марта . Никак не уговорить жену выпить хотя бы глоток вина. Надеюсь, препарат достаточно безвкусен, чтобы остаться незамеченным при разведении в воде. Пробовал подливать в чай и кофе, но образуется сильный осадок, а значит, такой способ отпадает. Если все-таки прибегнуть к варианту с водой, придется сократить дозу и надеяться, что она подействует должным образом, только медленнее. Нынче днем к нам наведались мистер и миссис Хуги, и мне стоило немалых трудов уводить разговор в сторону от внезапного отъезда Уилера. Будет скверно, если по деревне пойдет слух, что мы с Розой говорим, будто нашего постояльца срочно вызвали в Нью-Йорк, — ведь там все до единого знают, что он не получал никакой телеграммы и не садился на автобус. Роза ведет себя чертовски странно. Придется затеять с ней ссору, а потом запереть на чердаке. Хорошо бы, конечно, все-таки уговорить ее выпить разбавленного вина — если она согласится по доброй воле, тем лучше для нее.

7 марта . Взялся за Розу вплотную. Мерзавка категорически отказывается пить вино, а потому я отстегал ее кнутом и загнал на чердак. Живой она оттуда уже не выйдет. Два раза в день отношу наверх тарелку с соленым хлебом и солониной, а также ведерко с водой, слегка разбавленной препаратом. Соленая пища вызывает жажду — значит, Роза наверняка много пьет, а следовательно, очень скоро смертельное средство начнет действовать. Мне тошно слушать, как она орет что-то про Уилера всякий раз, когда я подхожу к двери. Но все остальное время она молчит как рыба.

9 марта . Чертовски странно, что препарат так медленно на нее действует. Придется сделать раствор покрепче — скорее всего, она не почувствует никакого привкуса после того, как я скормил ей столько соли. Ладно, если мое зелье ее не проймет, у меня еще останется множество других верных способов расправиться с изменницей. Хотя, конечно, хотелось бы все-таки довести до конца славную задумку со статуями! Утром наведывался в пещеру, там все в порядке. Иногда я слышу шаги Розы наверху, и мне кажется, она все сильнее подволакивает ноги. Препарат, безусловно, действует, но слишком уж медленно. Раствор недостаточно крепок. С сегодняшнего дня начну резко увеличивать дозу.

11 марта . Ничего не понимаю, хоть убей. Роза все еще жива и не утратила двигательных способностей. Во вторник ночью услыхал, как она возится с окном: пришлось подняться наверх и отходить негодницу кнутом. Вид у нее скорее угрюмый и строптивый, нежели испуганный, а глаза — опухшие от слез. Но с такой высоты ей не спрыгнуть, а спуститься по стене невозможно — там нет ни единого выступа, чтобы зацепиться. Мне всю ночь снились дурные сны, ибо медленные шаркающие шаги на чердаке страшно действуют на нервы. Иногда мне кажется, будто она ковыряется в дверном замке.

15 марта . Все еще жива, хотя я сильно увеличил дозу. Странно, очень странно. Теперь она передвигается ползком, а ходит крайне редко. Но звук волочащегося по полу тела поистине ужасен. Вдобавок она то и дело гремит оконными рамами или возится с дверью. Коли так будет продолжаться и дальше, мне придется забить ее насмерть кнутом. У меня слипаются глаза. Может, Роза каким-то образом догадалась и теперь остерегается есть и пить? Но нет, она наверняка пьет раствор. Меня одолевает сонливость — видимо, сказывается нервное напряжение. Я засыпаю…»

(Далее неразборчивый корявый почерк переходит в совсем уже невнятные каракули, и запись обрывается, а ниже следует другая, написанная более твердым и явно женским почерком, свидетельствующим о сильном душевном волнении.)

« 16 марта, 4 часа утра . Дальше пишет Роза К. Моррис, находящаяся при смерти. Пожалуйста, сообщите моему отцу, Осборну Э. Чендлеру, проживающему по адресу: 2-й проезд, Маунтин-Топ, штат Нью-Йорк. Только что прочла записи мерзкого скота. Я сразу догадалась, что он убил Артура Уилера, только не знала, каким образом, покуда не прочитала этот ужасный дневник. Теперь я знаю, какой участи избегла. Я тотчас почувствовала странный привкус в воде и потому после первого глотка уже ни капли не выпила, выливала все в окно. От того одного глотка меня наполовину парализовало, но я все еще в состоянии двигаться. Меня мучила ужасная жажда, но я почти не притрагивалась к соленой пище и умудрилась собрать немного воды, подставив под протечки в крыше старые кастрюли и миски, что хранились на чердаке.

Проливной дождь шел дважды. Я думала, злодей хочет меня отравить, но не знала, каким именно ядом. Все, что он написал о нас с ним, — ложь. Мы никогда не были счастливы вместе, и я вышла за него, наверное, только под воздействием чар, какие он умел напускать на людей. Верно, он загипнотизировал не только меня, но и моего отца, недаром же его все ненавидели, боялись и подозревали в тайных сношениях с дьяволом. Отец как-то назвал его "дьяволовым родичем" и попал в самую точку.

Никто никогда узнает, сколько всего я натерпелась за годы жизни с ним. Дело не только в обычной жестокости — хотя, видит бог, он был очень жесток и частенько порол меня сыромятным кнутом. Были вещи и пострашнее — вещи, недоступные человеческому разумению в наши дни. Он был настоящим чудовищем и отправлял разные сатанинские обряды, которые передавались из поколения в поколение в его роду по материнской линии. Он пытался и меня привлечь к своим нечестивым ритуалам — я не смею даже намекнуть, в чем они заключались. Я отказывалась, и он избивал меня. Сказать, к чему он хотел меня принудить, равносильно богохульству. Он и тогда уже был убийцей: я знаю, какую жертву он принес однажды ночью на Громовой горе. Вот уж воистину родич дьявола. Четырежды я пыталась сбежать от него, но он каждый раз силком возвращал меня домой и зверски избивал. Вдобавок он подчинил себе мою волю и даже волю моего отца.

Что же касается до Артура Уилера, здесь мне нечего стыдиться. Да, мы полюбили друг друга, но безгрешной любовью. За годы, минувшие с тех пор, как я покинула отцовский дом, он первый отнесся ко мне по-доброму и хотел помочь мне вырваться из лап этого чудовища. Артур несколько раз разговаривал с моим отцом и собирался увезти меня на запад страны. После моего развода мы поженились бы.

Как только изверг запер меня на чердаке, я сразу замыслила выбраться оттуда и убить его. Я всегда на ночь приберегала яд в надежде, что мне все-таки удастся вырваться из заточения, застать мерзавца спящим и отравить. Поначалу он мигом просыпался, едва я начинала ковыряться в дверном замке или греметь оконными рамами, но со временем стал больше уставать и спать крепче. По храпу я всегда узнавала, что он заснул.

Нынче ночью он спал так крепко, что не пробудился, когда я взломала замок. Спуститься по лестнице с моим частичным параличом было очень трудно, но я сумела. Он заснул при горящей лампе, прямо за кухонным столом, где писал свой дневник. В углу висел длинный сыромятный кнут, которым он частенько меня порол. Я потуже привязала негодяя кнутом к креслу, чтобы он и шевельнуться не смог, а шею плотно притянула к спинке, чтобы он не особо дергался и вертел головой, когда я стану вливать яд в глотку.