Говард Лавкрафт - Ужас в музее

Потом Джонсу почудилось, будто в дверном замке поворачивается ключ. Поспешно включив фонарик, он не увидел ничего, кроме старинной шестифиленчатой двери, по-прежнему плотно закрытой. Он снова сомкнул веки, погрузившись во мрак, но мгновение спустя послышался леденящий душу скрип — на сей раз скрипела не гильотина, а медленно открывающаяся дверь мастерской. Нет, он не закричит. Стоит только крикнуть — и он пропал. Теперь послышались глухие шаркающие шаги, и они медленно приближались к нему. Нужно сохранять самообладание. Он ведь держал себя в руках, когда порожденные воображением безымянные монстры подступали к нему со всех сторон. Крадущаяся шаркающая поступь все приближалась, и нервы у Джонса не выдержали. Он не завопил, а просто выпалил сдавленным голосом:

— Кто здесь? Кто ты такой? Что тебе надо?

Ответа не последовало, но шарканье продолжалось. Джонс не знал, чего он боится больше: включить фонарик или оставаться в темноте, в то время как незримое существо подкрадывается к нему. Все страхи, пережитые сегодня ночью, не шли ни в какое сравнение с диким ужасом, владевшим им сейчас. Пальцы у него судорожно шевелились, горло перехватывал спазм. Он больше не находил в себе сил молчать, и мучительное ожидание в кромешном мраке становилось невыносимым. Джонс снова истерически выкрикнул: «Стой! Кто здесь?» — и включил фонарик. В следующий миг, до оцепенения потрясенный увиденным, он выронил фонарик и заорал дурным голосом.

В темноте к нему подкрадывалось богомерзкое гигантское существо, представлявшее собой помесь обезьяны и насекомого. Обвислая черная шкура дрябло болталась на теле, а морщинистая рудиментарная голова с мертвыми глазами пьяно раскачивалась из стороны в сторону. Передние лапы с растопыренными когтями были вытянуты вперед, и напряженная поза свидетельствовала о самых кровожадных намерениях, хотя «лицо» хранило совершенно безучастное выражение. Когда вопли стихли и вновь воцарилась непроглядная тьма, существо прыгнуло вперед и в мгновение ока придавило Джонса к полу. Сопротивления не последовало, ибо жертва лишилась чувств.

Очевидно, обморок длился не долее минуты: когда Джонс начал приходить в себя, безымянное чудище волокло его по полу в кромешном мраке. Он окончательно вернулся к действительности, едва лишь услышал производимые жутким монстром звуки, а если точнее — голос. Причем голос человеческий и хорошо знакомый. Только одно живое существо на свете могло лихорадочно бубнить таким хриплым речитативом, обращаясь к неведомому ужасному божеству.

— Йа! Йа! — завывало оно. — Я иду, о Ран-Тегот, иду к тебе с пищей! Ты долго ждал и питался скудно, но теперь ты получишь обещанное. Даже больше обещанного, ибо это не Орабона, но один из высокоразвитых представителей рода человеческого, сомневавшихся в твоем существовании. Ты выпьешь из него всю кровь вместе со всеми его сомнениями — и исполнишься силой. И отныне среди людей он вовеки будет почитаться свидетельством твоей славы. Ран-Тегот, бесконечно великий и неуязвимый, я твой раб и верховный жрец. Ты голоден, и я утоляю твой голод. Я прочел твой знак и повел тебя к высотам могущества. Я напитаю тебя кровью, а ты напитаешь меня силой. Йа! Шуб-Ниггурат! Козел с Легионом Младых!

Джонс мгновенно отбросил прочь все ночные страхи, как сбрасывают плащ за ненадобностью. Он снова владел своим рассудком, ибо понял, что имеет дело с совершенно земной и вполне материальной угрозой. Не с неким мифическим монстром, а с опасным безумцем. То был Роджерс, наряженный в кошмарный маскарадный костюм собственного производства и исполненный намерения совершить ужасное жертвоприношение восковому дьяволобогу. По всей видимости, он вошел в мастерскую с заднего двора, облачился в жуткий наряд, а потом вышел в демонстрационный зал, чтобы схватить свою ловко завлеченную в западню и сломленную страхом жертву. Он обладал недюжинной физической силой, и, чтобы успешно противостоять ему, действовать надо немедленно. Поскольку безумец явно не сомневался, что жертва находится без сознания, Джонс решил напасть на него неожиданно, когда тот немного ослабит хватку. Он проехался спиной по выступу дверного порога и понял, что Роджерс втаскивает его в погруженную в кромешный мрак мастерскую.

Смертельный страх придал Джонсу силы, когда он внезапно вскочил на ноги, в мгновение ока вырвался из рук ошеломленного маньяка, а уже в следующий миг прыгнул вперед в темноте и, по счастью, не промахнулся руками мимо спрятанного под диковинной шкурой горла противника. Роджерс моментально снова вцепился в него, и между ними завязалась ожесточенная борьба не на жизнь, а на смерть. Джонсу приходилось полагаться только на свою хорошую спортивную форму, ибо сумасшедший противник, напрочь игнорирующий всякие правила честной игры, нормы приличия и даже инстинкт самосохранения, являлся сейчас настоящей машиной для убийства, столь же грозной, как волк или пантера.

Яростная схватка в темноте сопровождалась сдавленными вскриками. Лилась кровь, трещала разрываемая ткань, и наконец Джонс почувствовал под руками голую шею маньяка, лишившегося в ходе драки своей фантасмагорической маски. Он не произносил ни слова, отчаянно сражаясь за свою жизнь и не желая расходовать впустую ни капли энергии. Роджерс пинался, молотил кулаками, бил головой, кусался, царапался и плевался — однако находил в себе силы время от времени выкрикивать лающим голосом целые фразы. Главным образом он нес ритуальную тарабарщину, в которой часто поминались «Оно» и Ран-Тегот, и гулкое эхо воплей звучало в измученном мозгу Джонса подобием демонического воя и лая, доносящихся из бесконечной дали. Они долго катались по полу, опрокидывая скамьи и ударяясь о стены или кирпичное основание плавильной печи. И до последнего момента Джонс не знал, сумеет ли он спастись, но наконец удача улыбнулась ему. Получив сильный удар коленом в грудь, Роджерс весь обмяк, и в следующий миг Джонс понял, что взял верх.

Еле живой от усталости, он с трудом поднялся на ноги и двинулся неверной поступью вдоль стены в поисках выключателя — ибо фонарик он потерял, вместе со значительной частью одежды. Он волок за собой обмякшее тело противника, дабы тот не смог неожиданно наброситься на него, когда очнется. Найдя распределительный щит, он неловко нашарил нужный рубильник. Когда приведенную в жуткий беспорядок мастерскую залил яркий свет, он связал Роджерса всеми веревками и ремнями, какие попались под руку. Бутафорский костюм маньяка (вернее, то, что от него осталось) был изготовлен из кожи поразительно странного сорта. Непонятно почему, у Джонса по телу бежали мурашки, когда он до нее дотрагивался, и от нее исходил незнакомый затхлый запах. Под маскарадным нарядом Роджерса, в одном из карманов нормальной одежды, отыскалась связка ключей, которую изнуренный победитель схватил, как вожделенный пропуск на свободу. Все узкие щелевидные оконца были наглухо зашторены, и он не стал поднимать шторы.