Джозеф Ле Фаню - Проклятый остров

— Нет, дорогая, собственно, не верю, но, по мне, наш хозяин уж очень рьяно старается доказать, что странная дама состоит из того же вещества, что и мы: из подлинной плоти и крови составлен… Забыл, как там дальше.

— Конечно, а как же, — уверенно согласилась жена. — Из чего же еще?

— Э-э… кстати, миссис Грэтрикс, — вмешался Харрисон. — Вы… э-э… хорошо ее рассмотрели? Могли бы вы ее описать… если понадобится опознание?

— Наверное, смогу, — с готовностью кивнула миссис Грэтрикс. — Платье белое, немодное — во всяком случае, старомодное; походит скорее на пеньюар. Просто смешно — в таком наряде гулять по саду. Но что за материал, я не разглядела. По виду похож на тонкий льняной тюль, а под ним, думаю, белая полотняная юбка. И шарф самый затрапезный — но он же вот, у вас в руках…

— Хм, да, — прервал ее Харрисон. — А лицо? Не удалось ли вам рассмотреть ее в профиль?

— Лицо я, помнится, не особенно рассматривала. Женщина как женщина, так мне показалось. Молодая.

Разговор продолжался на ходу, собеседники добрались уже до просевшей ограды и нескольких каменных ступенек — перелаза в сад. Впереди, у дальней границы лужайки, сияли искусственной желтизной окна гостиной, составляя контраст белому свету луны и знаменуя возврат в свой, привычный мир; даже строго распланированный, регулярный сад был творением человеческих рук. Но на аккуратной дерновой лужайке хозяин с гостями, как по команде, замедлили шаг и дружно обернулись, чтобы еще раз взглянуть на луг, тисовую рощу, участки мрачной озерной глади — другой мир, сумрачный, загадочный, застывший в неподвижности; мир, куда они так бездумно вторглись.

Все молчали, пока Харрисон не проговорил вдруг с нетерпеливым вздохом:

— Пошли-пошли! Обратно — в царство здравого рассудка.

— Хм! Да-да, — поддержал его Грэтрикс.

— Пора уже по постелям, — продолжал Харрисон. — Утро вечера мудреней.

— Мне думается… — начал было Фелл, когда все снова двинулись в путь, но Харрисон его прервал:

— А вот и Эмма, вышла, чтобы сделать нам выговор.

— Предложит нам, наверное, чего-нибудь согревающего, а то как бы мы не заболели от озерных испарений.

Миссис Харрисон приближалась торопливыми шагами, с явным нетерпением и, словно бы стремясь скорее преодолеть разделявшее их расстояние, окликнула мужа еще издали. Голос ее прозвучал неожиданно резко:

— Чарльз, мне нужно с тобой поговорить.

— Мы вам не помешаем? — спросил Фелл, торопясь вместе с остальными ей навстречу.

Миссис Харрисон оглядела его так, словно только что вспомнила о самом факте его существования, и, никак не отозвавшись на вопрос, продолжила:

— Здесь Мессенджер, из гостиницы, и с ним полицейский сержант. Они хотят немедленно с тобой переговорить.

В находчивом уме Харрисона тут же возникло возможное объяснение.

— Ага! Ясно, теперь-то мы узнаем кое-что о даме с озера.

— Речь идет о дочери Мессенджера. Она… она исчезла. Они везде ее ищут, и Мессенджер спрашивает, можно ли ему поискать в тисовых зарослях. У него, похоже, есть кое-какие предположения.

— О-о! — протянул Харрисон и обменялся с женой многозначительным взглядом. Оба обернулись и посмотрели на Фелла.

Он успел уже забыть о своих недавних мыслях и, заметив в глазах Харрисонов осуждение, растерялся.

— Я… мне об этом ничего не известно, — пробормотал он.

— Ладно, — заключил Харрисон. — Пойдем послушаем, что скажут Мессенджер и сержант. Думаю, нам предстоит новый поход к озеру.

Грэтрикс, замыкавший шествие, пробормотал вполголоса, что ни черта не понимает.

Когда Харрисон во главе небольшой процессии вошел в дом через остекленную дверь, мистер Мессенджер и сержант беседовали в гостиной с леди Ульрикой и Верноном.

По словам мистера Мессенджера, его дочь вышла из гостиницы предположительно между девятью и десятью, и с тех пор ее никто не видел. Он объяснил, что для особой тревоги имелись основания: дочь в последнее время очень грустила. Во-первых, недели три назад покончила с собой ее подруга, миссис Бертон, жившая в нескольких милях от гостиницы. К тому же (тут мистер Мессенджер бросил выразительный взгляд на Роберта Фелла), как ему показалось (мистер Мессенджер подчеркнуто помедлил), у нее был и другой повод для огорчения.

Харрисон слушал с озабоченным видом, что было для него весьма нехарактерно. Но стоило хозяину гостиницы умолкнуть, как к Харрисону вернулась его обычная живость.

— Должен сказать вам, Мессенджер, мы все вместе только-только с озера. Вашей дочери мы там не видели, зато встретили другую молодую женщину, совершенно незнакомую, и вела она себя… э-э… несколько странно. И я хотел бы спросить, нет ли среди ваших постоялиц кого-нибудь, кто соответствует этому описанию?

— В этот уик-энд, сэр, у нас никто не останавливался, — ответил Мессенджер.

— А не известно ли вам, — может быть, в деревне гостит кто-нибудь из чужих?

— Насколько я знаю, сэр, никого нет. — Мессенджер продолжил поспешно: — Но разрешаете ли вы, сэр, мне и мистеру Стивенсу пройти в тисовую рощу и… и на озеро? — Помедлив, он добавил приглушенным голосом: — Хотя, боюсь, сэр, мы слишком припозднились. Ее нет уже больше трех часов.

— Но мы только что оттуда, — возразил Харрисон. — Если бы она там была, мы бы, наверное, ее заметили?

— Если только… если только она не… — Мессенджер замолк и схватился за горло, словно эти слова его душили.

Стивенс, полицейский сержант, беспокойно зашаркал ногами и обратил просительный взгляд на миссис Харрисон.

— Мистер Мессенджер боится, что мисс Филлис, быть может… поступила так же, как ее подруга миссис Бертон.

Миссис Харрисон, пораженная, вскочила на ноги, но сказать ничего не успела, так как ее опередил муж:

— Надо захватить электрические фонари. Позаботьтесь о них, Грэ. Я тоже пойду. А вы как, Вернон?

— Всенепременно. — В глазах Вернона зажегся огонек, едва ли говоривший об ужасе или хотя бы о жалости.

Харрисон с отвращением от него отвернулся.

— А Фелл? Где Фелл? — спросил он.

Но Фелла уже не было в комнате.

— Он вышел через стеклянную дверь, сэр, — отозвался сержант.

Чарльз Харрисон никогда не отличался терпением, а в иных случаях, как сегодня, совсем не умел справиться со своей нервозностью. Его по-настоящему расстроила мысль, что Филлис Мессенджер могла покончить с собой. Против этой мысли восставала человечная, великодушная сторона его натуры. Но последней каплей оказалось выражение лица Вернона: мистический восторг фанатика, убежденного, будто ради него, избранного, только что свершилось чудо. Харрисону невмоготу было оставаться дольше в его присутствии.