Виктория Борисова - Именины каменного сердца

– Марьяна… Какая же ты! – выдохнул он.

– Нет, не Марьяна. Вообще-то меня Надя зовут.

Она обернулась, смущенно улыбаясь, и откинула назад пряди длинных волос.

Впервые за много лет она назвалась этим именем. И ей казалось, что теперь так – правильно.

– А почему – Надя? – удивился Павел.

Это имя, такое простое и обычное, почему-то понравилось ему гораздо больше.

– Ну, это долгая история. Когда-нибудь расскажу тебе, если захочешь. А сейчас… – она посмотрела на часы, – пора вставать, между прочим.

– Не рановато ли?

Очень хотелось задержать блаженный покой хоть не надолго. Совсем как в детстве, когда надо было вставать в школу, а ты натягиваешь на нос одеяло: «Ну еще минуточку… ну полминуточки!»

– В самый раз! Еще Найду вывести надо.

Ах да, конечно. О собаке он как-то позабыл, а она уже ходит вокруг, тычется мокрым холодным носом в ноги хозяйке и жалобно поскуливает.

– Ладно, я сам! – Павел сел на кровати, нащупал на стуле свои брюки.

У Марьяны на лице отразилось сомнение. Видно было, что она опасается доверить ему свое хвостатое сокровище. Наконец она спросила:

– А может, давай вместе?

– Ну давай! – улыбнулся Павел. И правда, так даже лучше.

В ранний час улица была еще безлюдна и тиха. Скоро, совсем скоро заспешат на работу вечно озабоченные служащие, мамы поведут детишек по садикам и школьники потянутся на занятия… Но пока – никого не видно, только сонный таджик в оранжевом жилете скребет тротуар огромной широкой лопатой. Солнце только-только встало, и на снегу играют нежные, чуть розоватые отблески.

Павел с Марьяной (или Надей? Он еще не понял, как правильно) медленно шли по бульварчику, среди старых деревьев, запорошенных снегом, сверкающим, словно новогодняя мишура. Собачка вышагивала ужасно гордо, словно ей нравилось гулять в такой компании, и поминутно оглядывалась, словно хотела убедиться – тут ли они? Никуда не потерялись? Марьяна взяла его под руку, и Павел как-то сразу приосанился, походка стала увереннее. Странное это все-таки чувство, когда ты уже не один!

Жаль только, что прогулка получилась такая короткая. Домой возвращались почти бегом, потом Надя жарила яичницу с помидорами. В розовом халатике, ненакрашенная, она была такая домашняя, теплая, своя…

Он не выдержал – подошел к ней сзади, обнял, зарылся лицом в пушистые светлые волосы. Она отстранила его:

– Садись ешь, а то на работу опоздаем!

Да будь она неладна, эта работа! Павел покорно сел к столу, подцепил на вилку кусок… Кажется, за всю жизнь не ел ничего вкуснее!

Надя убежала наводить красоту и через несколько минут вышла такая, какой он привык видеть ее раньше – в строгом костюме, собранная, деловая… Только сегодня румянец у нее на щеках был не из косметички да глаза сверкали особенным блеском.

– Давай собирайся, пора уже! – торопила она, и Павел, на ходу дожевывая завтрак, покорно пошел к двери. Он поскреб ладонью щеку и подумал, что неплохо бы побриться, но теперь это, пожалуй, уже не имеет никакого значения.

По дороге к офису Павел с Марьяной попали в длиннейшую пробку. Кругом сигналили машины, и нервные водители изо всех сил пытались пролезть вперед, втискиваясь в любое, даже самое узкое пространство между автомобилями, но ему было совершенно все равно – в первый раз, наверное. Тепло, сухо, на голову не каплет, и любимая женщина сидит рядом… Что еще человеку надо?

Когда впереди уже показалось знакомое здание, увенчанное стеклянной башенкой, Марьяна озабоченно сказала:

– Только высади меня, пожалуйста, подальше. Не дай бог, наши увидят…

Павел нахмурился. Тоже мне конспираторша! Штирлиц в юбке. Было немного обидно, что она как будто стыдится их связи, словно чего-то грязного и недостойного, вроде дурной болезни или судимости.

– Надя, ну чего ты боишься? Разве нам есть что скрывать? Мы же взрослые люди, в конце концов!

– Ну, понимаешь, политика компании… – начала она не очень уверенно.

Ага. Хороша политика. Служебный роман – почти преступление, а свальный грех в сауне – это ничего, можно! Способствует сплочению коллектива.

Павел вспомнил новогоднее действо в доме отдыха – и аж передернулся от отвращения. Надя, Наденька, как хорошо, что тебя там не было!

Он тяжело вздохнул, но спорить не стал.

– Ладно, хорошо. Высажу тебя во-он в том переулочке!

– Спасибо!

Марьяна чмокнула его в щеку и выпорхнула из машины. Он пару минут смотрел ей вслед, видел, как стройная фигурка скрылась в арке, и только тогда тронулся с места.

На работе его встретили неприветливо. Непонятно было, каким образом о его неудачном выступлении стало известно, но, когда Павел шел по длинному коридору, сослуживцы как-то странно косились в его сторону. Даже секретарша Люся отводила глаза.

– Александр Анатольевич просил вас зайти… Немедленно.

Ну что ж, немедленно так немедленно. Он был вполне готов к этому разговору. Павел аккуратно повесил пальто, пригладил перед зеркалом чуть растрепавшиеся волосы и постучал в дверь начальственного кабинета.

– Разрешите?

– Да, пожалуйста.

Александр Анатольевич выпрямился в кресле, откинулся назад, видимо приготовившись к неприятному разговору. Теперь он вовсе не выглядел добрым и милым, как раньше, напротив – в лице его появилось что-то жесткое, и глаза смотрели холодно и колюче. Он молча указал ему на стул. Ну что же, видать, началось…

– Павел Петрович, чем вы можете объяснить то, что случилось с вами в суде? Я все могу понять, но есть же границы! Не буду скрывать, Главный очень недоволен… Вы ведь понимаете, чем это чревато?

Павел кивнул. Еще бы не понять! Мысленно он уже попрощался и с работой, и с дальнейшими перспективами на адвокатском поприще. По-настоящему его беспокоило только одно – а как к этому отнесется Марьяна? Вдруг она согласна быть с ним рядом только до тех пор, пока он обретается в статусе многообещающего молодого юриста, и не захочет иметь ничего общего с безработным неудачником?

Он тут же отогнал эту мысль. Не ко времени сейчас. А начальник все не унимался:

– Вы понимаете, что ставите под удар компанию? Подводите людей?

Слушать его порядком надоело. Прямо как завуч на школьном комсомольском собрании! Павел вздохнул и сказал:

– Да, понимаю. И поэтому… Будьте добры, лист бумаги у вас можно попросить?

– Зачем? – Александр Анатольевич посмотрел на него с неподдельным изумлением.

– Написать заявление об уходе, – вежливо объяснил он. – «По собственному желанию…» Ну и дальше как положено.

Начальник даже карандаш выронил. Кажется, такого поворота он вовсе не ожидал! На лице его отразилась гамма самых разнообразных чувств. Тут было и возмущение, и гнев, и даже страх… Но главное – недоумение. Сейчас Александр Анатольевич больше не казался ни добрым, ни злым. Просто немолодой усталый человек, который больше всего на свете хочет избежать проблем. Особенно заметны стали мешки под глазами, поредевшие волосы на макушке, землистый оттенок кожи…