Пётр Михеев - Правосудие в Руках

- Браво, Андрей Пешков, вы снова замечательно сделали свою работу. Да, всё дело в вине. Рады? Нет, по лицу вашему вижу, что сейчас вы будете размышлять, почему же я чувствую вину. Не перед отцом, а перед девочкой. Не затруждайтесь, я расскажу. Теперь я понимаю, как вам нравится разгадывать загадки и лезть в самую суть всех дел.

Восемь лет назад. Вы думаете, что меня просто так подозревали в её смерти? Нет. Был свидетель, который видел меня с ней. Не смотрите на меня так, он всё равно ошибся. Ну, в какой-то мере. Это был обычный вечер, когда я шёл встречаться с Лизабет. А навстречу мне шли два человека. Это был мужчина, чьего лица я не видел, потому что он его хорошо спрятал под плащом и шляпой. А за руку он вёл рыдающую девочку, двенадцатилетнюю девочку, которая вырывалась и просила, даже умоляла, пустить её домой. Но я ничего не заподозрил. Я просто прошёл мимо, думая о чём-то своём.

Скажите мне, детектив, что я должен был чувствовать? Вы можете себе представить, что творилось у меня в голове, когда я на следующее утро услышал в новостях об этом убийстве? Все приметы подходили. Только вчера я мимолётом глянул в эти детские, живые и мокрые глаза. Мне казалось, всего-навсего каприз ребёнка, как это обычно бывает у детей. Да, конечно! Вот этот ребёнок, изнасилованный, убитый, брошенный в каком-то недостроенном доме. А ведь если бы я обратил внимание, я бы смог спасти невинную жизнь, которая даже толком распуститься не успела…

Тогда я решил, что мой долг – найти убийцу. Но у меня не было полномочий вести расследование. Тогда я попросил отца, чтобы он взялся за дело, а меня держал в курсе событий. Прошло несколько дней, но никаких улик не попадалось. В один день Лизабет позвонила мне, попросила, чтобы я переночевал у неё. Она хотела сказать мне что-то важное. А потом, как назло, пришёл отец, и попросил меня этой ночью остаться дома, толком не объяснив причину. Мы повздорили. Это естественно, что я выбрал Лизабет. Её новость действительно была важна – она ждала от меня ребёнка. А потом позвонил отец. Мы тогда уже спали, но что-то меня разбудило, хотя телефон был поставлен на бесшумный режим.

Он просил меня срочно приехать. Что-то важное узнал, связанное со мной. Я, ничего не подозревая, направился домой. А дома меня уже ждало тело ещё одного человека, жизнь которого я мог бы спасти, подумав о других, а не о себе. Я был жестоко наказан за свой эгоизм. В тот момент я забыл про всякую осторожность. Я подошёл к отцу, толкал его, пытался разбудить. Испачкавшись его кровью, я схватился за орудие убийства, валявшийся рядом – собственный пистолет отца. Я оставил много следов, из-за которых всё подозрение и пало на меня. А когда об убийстве Антона Алайва начало вещать телевидение, показывая и моё лицо, позвонил тот умник и сказал, что видел меня с убитой девочкой. Он как раз жил в том дому, рядом с которым мы периминулись: я, девочка и её настоящий убийца.

Всего этого было предостаточно. Они посадили меня за убийства, а я сел за то, что не предотвратил их.

Уран закончил свою речь. Он тяжело дышал, но, замолчав, сумел совладать с собой. Всё сказанное взволновало ещё больше, чем тогда, когда происходило. Андрей вслушивался в каждую мелочь, теперь же он стоял, анализируя услышанное:

- И ты так просто отказался от всего, особенно от беременной девушки? Ты ведь и её наказал. Она чуть не кончила жизнь самоубийством.

- Я абсолютно ничего не мог изменить, - чётко выговаривая каждое слово произнёс Уран. – Я с ней даже связаться не мог. А при тех обстоятельствах. Очень её понимаю, но всё же. Я убил в себе всё, всё мне стало безразлично. Был один случай…

Три года назад, ко мне в камеру привели нового заключённого. Я узнал его сразу. Помню его на суде - глаза, растерянные, лишённые жизненного огонька; низко опущенные плечи, не выдержавшие горя. Это был отец той девочки. Когда его ввели в камеру, выглядел он уже по-другому. Я понял, что им движет месть. Он тоже тотчас меня узнал, и злая радость блеснула на его лице. Тогда-то я и понял, что мой конец пришёл.

Весь день он молчал, ни с кем не разговаривал. В принципе, как и я. Но я знал, что это лишь затишье перед бурей. Что ночью всё изменится. Так и случилось. Я лежал на своей койке, равнодушный ко всему, терзаясь в собственной тюрьме моей души, и уже начал засыпать, когда вдруг что-то сдавило мне горло. Это были руки моего сокамерника, тяжёлые, цепкие и очень сильные. Он душил меня, но я даже не дёрнулся. Только шёпотом произнёс: «Я не убивал её».

Он резко отпустил свою хватку, воздух снова стал поступать в мои лёгкие. Я сел, потирая шею, уж слишком сильно он её сдавил. «Я слушаю», - хладнокровно спросил отец девочки, стоя надо мной как судья, в любой момент готовый озвучить свой вердикт. «Я виноват в смерти обоих, - сказал я, - но не я их убил. Я видел в ту ночь вашу дочь с каким-то человеком. Она плакала и просилась домой, но он вёл её куда-то, ни капли не сжалившись над ней. А я не обратил внимания и прошёл мимо. Вот и всё, что случилось. Я не верну вам дочь, и в этом я искренне прошу прощения, даже если не получу его. Поверьте, я уже достаточно наказан, вы даже представить не можете, какую ношу мне приходится нести. Если вы собираетесь убить меня – убивайте. Жизнь всё равно уже давно кончена для меня».

«Наказан… А за что мы были наказаны? – сорвавшимся голосом произнёс он. – Я, моя жена, дочь? Мы ведь ничего не сделали того, что было бы неправильно. Но в итоге, они обе умерли, а я остался один. Сначала убили дочку, жена держалась пять лет, но в итоге наложила на себя руки. Я не смог уберечь обоих, и всё из-за тебя! Я живу лишь тем, чтобы свершить правосудие и лишить тебя того, чего ты лишил моих девочек… И ты хочешь, чтоб я поверил, что не ты был убийцей?!»

«Вы можете верить во всё, что хотите. Весь мир считает, что я убил их. Я один знаю, что это не так. Но сейчас вам решать, какой будет история. Мне неважно. Я уже сказал, что можете забрать мою жизнь. Её и так уже нет».

Мой собеседник, в чьих руках была моя жизнь, сел на свою койку и схватился руками за голову. Я не знаю, поверил он мне или нет, но он ожидал совсем другой реакции от меня. Наверное, надеялся, чтобы я умолял не делать этого, рассказал бы всё подчистую. А вместо этого я заставил его сомневаться. Без уверенности в моих грехах он не мог совершить убийство.

«Я не так себе всё представлял, - наконец сказал он, - я несколько месяцев готовился к этой встрече. Сколько бессонных ночей провёл, размышляя, имею ли я право отнять твою жизнь или нет. И вот, теперь, когда всё готово, я не могу этого сделать, потому что ты совершенно не похож на него! Ты не похож на убийцу. Он всё ещё на свободе, спокойно разгуливает где-то и живёт, как будто ни в чём не бывало. А между тем, много жизней рушится, и ещё будет рушиться. И никто никогда не узнает, кто он, виновник всего, открывший ящик Пандоры… Человечество так жаждет справедливости и правосудия, но они всесильны только в идеальном мире. В реальном мире они сильны настолько, насколько силён человек, несущий их. Но беда в том, что редко найдёшь человека, добивающегося истинной справедливости, а не ложной».