Ким Ньюман - Вампирские архивы: Книга 1. Дети ночи

— Нет, дорогая, я ничего не принимала. Я никогда не жаловалась ни на какие недуги.

Этот разговор происходил по дороге в гостиницу. Номера для Стаффордов были заказаны заранее — это были премилые комнаты на первом этаже, выходившие в сад. Более пышные апартаменты леди Дакейн располагались этажом выше.

— Кажется, ваши комнаты как раз под нашими, — заметила Белла.

— Значит, тебе будет проще забегать к нам, — ответила Лотта, однако сказанное ею было не совсем верно, так как парадная лестница проходила в середине здания.

— Ах, мне и так будет проще простого! — сказала Белла. — Боюсь, мое общество вам еще надоест. Леди Дакейн в теплую погоду спит по полдня, поэтому у меня полно свободного времени, а ведь с утра до вечера думать о маме и доме ужасно грустно.

Голос ее дрогнул при этих словах. Даже если бы словом «дом» называлось не их убогое обиталище, а самый прекрасный дворец, какой только способны создать искусство и богатство, Белла не могла бы думать о нем нежнее. В этом прелестном саду у залитого солнцем озера в окружении романтических холмов, расстилавших кругом свою красоту, девушка тосковала и терзалась. Она скучала по дому — и вдобавок ее преследовали страшные сны, точнее, тот самый постоянно повторявшийся кошмар со странными ощущениями, похожий не столько на сон, сколько на галлюцинацию, — жужжание колес, падение в бездну, резкое пробуждение. Этот сон Белла видела незадолго до отъезда из Кап-Феррино, но с тех пор он не повторялся, и она начала надеяться, что воздух в краю озер подходит ей лучше и эти странные ощущения больше не вернутся.

Мистер Стаффорд прописал ей лекарство и заказал его в аптеке неподалеку от отеля. Это было сильное укрепляющее средство, и после двух бутылочек, одной-двух прогулок в лодке по озеру и нескольких походов по холмам и лугам, где расцвели весенние цветы и настал настоящий земной рай, Белла приободрилась и похорошела как по волшебству.

— Чудесная микстура, — говорила она, но в глубине души, вероятно, понимала, что исцелили ее добрый голос доктора, дружеская рука, которая помогала ей войти в лодку и сойти на берег, и прелестное озеро.

— Надеюсь, ты не забываешь, что ее мать шьет плащи, — предостерегала брата Лотта.

— Или делает спичечные коробки — по мне так это одно и то же.

— Ты хочешь сказать, что не женишься на ней ни при каких обстоятельствах?

— Я хочу сказать, что, если когда-нибудь полюблю женщину так сильно, что задумаюсь о женитьбе, мне не будет дела до ее богатства и положения в обществе. Но я боюсь… я боюсь, что твоя бедная подруга не доживет до того дня, когда станет чьей-нибудь женой.

— Ты думаешь, она настолько серьезно больна?!

Мистер Стаффорд вздохнул и оставил вопрос без ответа.

Однажды, когда они собирали гиацинты на горной лужайке, Белла рассказала мистеру Стаффорду о своих снах.

— Это удивительно — совсем не похоже на сон, — заметила она. — Вы наверняка сумеете найти этому какое-то разумное объяснение. То ли у меня голова на подушке неправильно лежит, то ли что-то разлито в воздухе…

А затем она описала свои ощущения — как что-то начинает душить ее во сне, потом жужжат колеса, так громко, так ужасно, а затем наступает пустота — и внезапное пробуждение.

— Вам когда-нибудь давали хлороформ? Ну, скажем, у зубного врача?

— Нет, никогда; доктор Парравичини тоже меня об этом спрашивал.

— Недавно?

— Нет, давным-давно, еще в поезде.

— А доктор Парравичини прописывал вам какие-нибудь лекарства, когда вы начали чувствовать слабость и недомогание?

— Да, время от времени он давал мне укрепляющее, но я терпеть не могу лекарства и почти ничего не принимала. И потом я ведь не больна, хотя и чувствую себя немного слабее, чем обычно. Когда я жила в Уолворте, то была до смешного крепкой и здоровой и каждый день подолгу ходила пешком. Мама постоянно посылала меня за чем-нибудь в Далвич или Норвуд — она думала, что мне вредно слишком засиживаться за швейной машинкой, — а иногда, впрочем очень-очень редко, и сама гуляла со мной. Обычно же, пока я наслаждалась моционом и свежим воздухом, она не покладая рук трудилась дома. И еще она очень внимательно следила за тем, что мы едим, — пища у нас всегда была хотя и простой, но обильной и полезной. Благодаря маминым заботам я и выросла такой здоровой и сильной.

— Бедняжка моя, сейчас ты не кажешься ни здоровой, ни сильной, — сказала Лотта.

— К сожалению, Италия не пошла мне впрок.

— Возможно, причина твоего недуга — не Италия, а то, что ты сидишь взаперти с леди Дакейн.

— Но я же не сижу взаперти! Леди Дакейн добра до нелепости, она позволяет мне весь день напролет гулять или сидеть на балконе, если я захочу. С тех пор как я служу у нее, я прочитала больше романов, чем за всю предыдущую жизнь!

— Значит, она совсем не похожа на других старых дам — они, как правило, сущие рабовладелицы, — сказал Стаффорд. — Удивительно, что она наняла компаньонку, если так мало нуждается в обществе.

— Ах, я всего лишь вхожу в ее свиту. Она необычайно богата, и жалованье, которое она мне платит, ее не обременяет. Что же касается доктора Парравичини, я знаю, что он хороший врач: он лечит укусы этих кошмарных москитов.

— Для этого сойдет простой нашатырный спирт, надо только помазать им сразу после укуса. Но в это время года москитов нет, они не могут вас тревожить.

— Нет, почему же, есть; как раз перед отъездом из Кап-Феррино меня укусили. — С этими словами Белла подняла просторный батистовый рукав и показала след от укуса, который Стаффорд пристально изучил, причем вид у него был удивленный и озадаченный.

— Это не москит, — сказал он.

— Нет, москит — или же в Кап-Феррино водятся гадюки!

— Это вообще не укус. Вы меня обманываете. Мисс Роллстон, вы позволили этому гнусному итальянскому шарлатану пускать вам кровь. Не забывайте, так погубили величайшего человека в Европе. С вашей стороны это была непростительная глупость.

— Мистер Стаффорд, мне ни разу в жизни не пускали кровь!

— Чушь! Позвольте мне взглянуть на другую руку. Там тоже остались следы укусов?

— Да; доктор Парравичини говорит, что у меня кожа плохо заживает и яд москитов действует на меня сильнее, чем на других.

Стаффорд осмотрел при ярком солнце все следы на обеих ее руках — старые и новые.

— Вас покусали очень сильно, мисс Роллстон, — сказал он, — и я уж проучу этого москита, если доберусь до него. А теперь скажите мне, дорогая моя девочка, скажите честно и откровенно, как сказали бы другу, который искренне тревожится о вашем здоровье и счастье, как сказали бы матери, если бы она была здесь и стала вас расспрашивать, — знаете ли вы об этих следах что-нибудь кроме того, что это укусы москитов, или хотя бы подозреваете что-нибудь?