Ким Ньюман - Вампирские архивы: Книга 1. Дети ночи

Я посмотрел в том же направлении и увидел женщину, которая, должно быть, пряталась, пока я ждал перед домом. Она появилась из темноты, медленно приблизилась и положила голову на плечо Марчелло. Протянув руки, он крепко прижал ее к себе, и женщина уткнулась лицом ему в шею.

Так вот в чем дело! Моя сумасбродная затея привела к тому, что мне пришлось стать свидетелем заурядной любовной интрижки! Его опера, его уединение ради работы, его нежелание видеться с Детайе, пока он сам не пришлет за ним, — все это для того, чтобы скрыть вульгарное похождение, которое, по известным причинам, в городе было невозможно. Как я разозлился! Если Марчелло проводил ночи напролет в этой промозглой дыре, неудивительно, что он так плохо выглядит и кажется полубезумным! Я очень хорошо знал, что Марчелло не святой. Он на это и не претендовал. Но я никогда не считал его дураком! У него было множество любовных историй, и, поскольку он был осторожен и не напускал на себя ненужную таинственность, никому и в голову не приходило совать нос в его дела. Не стоило так поступать и теперь. Я сказал себе, что всему виной смесь французской и итальянской крови: утонченность и легкомыслие французов и склонность к ухищрениям, свойственная итальянцам! Я вспомнил все подробности моей тайной экспедиции. Похоже, причиной моего гнева стало разочарование драматурга, которое я испытал, не обнаружив его убитым. Я презирал себя за свое сегодняшнее приключение, которое завершилось самым нелепым образом: я видел женщину в его объятиях. Ее лица нельзя было разглядеть, фигура с головы до ног была закутана во что-то длинное и темное; но было ясно, что она высокая и стройная, а из-под драпировки выглядывали ослепительно белые руки. Я внимательно их разглядывал. К моему неудовольствию, пара пошла дальше, и, тесно прижавшись друг к другу, они спустились по ступенькам. Даже уединение лавровой рощи не удовлетворяло страсть Марчелло к таинственности! Какое-то время я не двигался, а затем прокрался туда, где они скрылись, и стал слушать. Но все было тихо, и я осторожно чиркнул спичкой и посмотрел вниз. Рядом были ступеньки. Они исчезали в темноте, которая словно поднималась снизу и поглощала их. По всей вероятности, это были катакомбы или старая римская баня, где Марчелло наверняка устроился со всеми удобствами. Думаю, у парочки намечался романтический ужин. Мой пустой желудок подсказывал, что лучше простить Марчелло и прекратить преследование. Честно говоря, я был так же голоден, как и рассержен. Поэтому я сел на каменную скамью и стал доедать бутерброды.

У меня и мысли не возникло, чтобы подождать, пока влюбленная парочка поднимется наверх. Я все узнал, и это оказалось сущей чепухой! Мне хотелось вернуться в Рим до того, как я успокоюсь, и сказать Магнену, насколько дурацкое поручение он мне дал. Если он захочет возразить — тем лучше!

Всю обратную дорогу я сочинял язвительные речи на французском, но слова застыли у меня на языке, когда я увидел, что городские ворота заперты. Мне и в голову не пришло взять пропуск, а Магнен должен был меня предупредить. Вот еще один повод вознегодовать!

Я в раздражении шагал вперед-назад, и это меня согревало. Рядом с воротами были дома и лавки, но свет нигде не горел, а мне не хотелось привлекать к себе внимание, колотя в дверь среди ночи. Пришлось спрятаться в нишу в городской стене. К тому времени оставаться в укрытии уже вошло у меня в привычку. Я устроился поудобнее, укрылся пальто, глотнул из фляжки и стал ждать. Наконец ворота открылись, и я проскользнул внутрь, стараясь не выглядеть разбойником, который провел ночь за городом. Охранник внимательно взглянул на меня, по-видимому, удивляясь, почему я без поклажи. Будь у меня рюкзак, я мог бы сойти за простодушного английского туриста, который находит удовольствие в том, чтобы пешком тащиться сюда из Фраскати или Альбано. Но человек в длинном пальто, который, засунув руки в карманы, неторопливо входит на рассвете в городские ворота, будто возвращаясь с прогулки, разумеется, озадачил чиновников, которые посмотрели на меня и пожали плечами.

К счастью, несмотря на ранний час, на площади возле Латеранского дворца мне удалось взять извозчика, так как я смертельно устал, и вскоре я уже был в своей квартире на виа делла Кроче, куда меня торопливо впустила квартирная хозяйка. Я наконец сбросил одежду, влажную от вечерней росы, и лег спать. Гнев мой немного поутих, но я не огорчался, что он и вовсе пройдет: меня одолевал сон. Час или два для Магнена большого значения не имеют — пусть думает, что я до сих пор брожу вокруг Винья-Мардзиали! Я хотел спать, и мне было все равно, о чем он сейчас думает.

Спал я довольно долго. Меня разбудила стоявшая надо мной квартирная хозяйка Сора Нанна.

— Вас хочет видеть какой-то синьор, — сказала она.

— Это я, Магнен! — раздался голос у нее за спиной. — Я не мог дождаться, когда вы придете!

Он выглядел измученным после бессонной ночи.

— Детайе по-прежнему бредит, — продолжал он, — ему хуже. Рассказывайте, ради бога! Почему вы молчите?

И он потряс меня, словно думал, что я все еще сплю.

— Вам нечего сказать? Вы должны были хоть что-то узнать! Вы видели Марчелло?

— О да, я его видел.

— И?

— С ним все в порядке, он жив. Он был в объятиях женщины.

Я услышал, как Магнен хлопнул дверью и со словами «Чертов мальчишка!» помчался вниз, перепрыгивая через ступеньки. Я чувствовал себя совершенно счастливым оттого, что мои слова произвели на него такое впечатление, повернулся на другой бок и снова погрузился в сон с почти доброжелательным чувством к Магнену, который сейчас, наверное, в страшном гневе бежит по Испанской лестнице. К сожалению, это не могло помочь несчастному Детайе! Он не услышит мои новости. Как следует выспавшись, я встал, освежился в ванной и поел, а потом отправился навестить Детайе. В том, что я оказался в дураках, не было его вины, и я жалел его.

Детайе я нашел в бреду, как и накануне, только в гораздо худшем состоянии, как и говорил Магнен. Хриплым слабым голосом он беспрестанно кричал: «Марчелло, берегись! Никто не может тебя спасти!» Эти крики были похожи на звон погребального колокола. Еще он шевелил ногами — так, словно устал от долгой дороги, но должен непременно дойти до цели. Потом он замер и разразился рыданиями, как ребенок.

— Так болят ноги, — жалобно бормотал он, — и я так устал! Но я приду! Они преследуют меня, но я сильный!

И он стал бороться со своими невидимыми преследователями, потом затих и стал петь, чередуя пение с предостерегающими возгласами. Голос, которым он пел, сильно отличался от голоса, которым он говорил. Он снова и снова повторял одну и ту же мелодию, называя ее траурным маршем, и слушать ее было очень неприятно. Если это и был траурный марш, то явно не для христианских похорон. Когда Детайе пел, по щекам его текли слезы, и Магнен, сидя рядом, нежно вытирал их, словно женщина. Между пением Детайе сжимал руки, но не сильно, потому что ослаб, и душераздирающе кричал: