Иван Сербин - Собачий Рай

Профессор стянул с головы прибор ночного видения. Так ему было легче. Он неплохо разбирался в повадках собак и сообразил: если уж все эти псы взбесились, то они убьют и его. Животными ведь правят инстинкты. И только инстинкты.

Стоящий в стороне от стаи доберман оглянулся на собратьев, затем вновь повернулся к единственному оставшемуся в живых человеку. Тот увидел поблескивающие в свете луны глаза животного и…

Профессор мог бы поклясться, что губы жуткого пса дрогнули.

Смерть, веками жившая рядом с человеком, оскалилась в лицо Царю природы страшной собачьей ухмылкой.

Пробуждение было тяжелым. Осокина просто ткнули в бок, грубо и жестко. Он приподнялся на локте, сонно захлопал глазами:

— Что?

Над ним стоял громила.

— Пошли, — сказал он. — Живее.

Осокин оглянулся. Ни бородатого Миши, ни патрульного Володи, ни Лавра Эдуардовича не было. Матрацы их лежали на полу, но больше никаких следов. Светлана проснулась, хотя и делала вид, что спит. Осокин хорошо знал свою бывшую жену. По тяжелому дыханию, по расширившимся ноздрям он понял: она смертельно боится. Боится, что этого единственного худо-бедно близкого человека сейчас уведут и больше она его не увидит. Нет, дело было вовсе не в чувствах, но, кроме Осокина, вряд ли кто-нибудь стал бы заступаться за нее, случись что.

Наташа тоже не спала. Она сидела, приобняв за плечо трясущуюся от страха Марину, и что-то успокаивающе шептала ей на ухо.

— А где остальные? — спросил Осокин, поднимаясь и запахивая поплотнее плащ. Спросонья было зябко.

— Сейчас узнаешь, — мрачно ответил громила. — Шевелись.

Осокин послушно направился за ним, ожидая, что здоровяк поведет его к штабному столу, но тот направился к дверям подсобок. Свернув направо, они прошли подлинному, отделанному кафелем коридору. У дверей разделочного цеха топталось несколько боевиков. Осокин невольно замедлил шаг, но громила подтолкнул его прикладом автомата:

— Давай, ну!

Он открыл дверь разделочного цеха, втолкнул в нее подконвойного. Осокин по инерции сделал несколько шагов и остановился как вкопанный, словно налетев на каменную стену. Спина его мгновенно покрылась холодным, липким потом.

Раздетый до пояса бородатый Миша покачивался на крюке для туш, подвешенный за руки. Кисти были связаны тонкой джутовой веревкой. Рот его был забит свернутыми в кляп тряпками — обрывками его же собственной одежды. Тело сплошь залито кровью. Под ногами натекла небольшая лужица. Двое внушительного вида парней старательно и с удовольствием избивали его резиновыми дубинками. Патрульный Володя лежал у стены, скрючившись, поджав ноги к животу. Над ним возвышался бычьего сложения парень в спортивном костюме — тот, которого привезли на БТР. Посреди зала, забросив пухлые руки за спину, стоял круглолицый и наблюдал за экзекуцией. Он даже не обернулся на звук открывшейся двери.

Громила вывел Осокина на середину цеха, подтолкнул вперед. Круглолицый молча кивнул. Физкультурник подошел и без разговоров, с коротким размахом, вытянул его поперек спины резиновой дубинкой. Осокина еще никогда не били «демократизатором», бог миловал. Он и представить себе не мог, насколько это больно.

В легких словно взорвалась атомная бомба, вытягивая, выворачивая позвоночник. Волна жуткого адского пламени обрушилась на город его организма, смела с лица земли тоннели артерий и мосты вен, испепелила колючие заграждения нервов, выжгла пулеметные ячейки пор и окопы морщин, выпарила реки слезных протоков, оставила на серых стенах мозга черные скорчившиеся тени дурноты. Хиросима и Нагасаки в отдельно взятом организме, именуемом Александр Демьянович Осокин.

Он упал на колени, покатился по кафелю, не удержав внутри животный крик-стон, закусил губу и тут же ощутил во рту соленый привкус. Физкультурник шагал следом, как безжалостный, всемогущий бог, нанося удар за ударом.

Осокин с трудом поднялся на четвереньки, пополз к стене. Его вырвало прямо на плащ. Он поднял взгляд и увидел в вишнево-черной бесформенной маске, бывшей раньше лицом бородатого Миши, залитый кровью, вытаращенный, переполненный сумасшедшим ужасом единственный глаз. Вместо второго зияла черная дыра. И разверстый рот, с распухшей глоткой, которую забили тряпками. И окровавленные десны с парой обломков желтоватых зубов. А остальных не было.

А еще он увидел палачей, наблюдавших за избиением с живым интересом.

Физкультурник еще раз ударил Осокина по почкам, и тот рухнул плашмя, обмочился, но даже не почувствовал этого. Он хотел только одного, чтобы все кончилось. Сейчас, немедленно. Неважно как, пусть убьют или уйдут. Лишь бы погас свет, не стало всех этих людей и он смог забыться. Все остальное не имело значения.

Физкультурник подхватил Осокина за воротник, приподнял, волоком подтащил к круглолицему и бросил к ногам. Осокин увидел ботинки детектива. Дешевую «саламандру».

— Знаете, о чем я думаю, Александр Демьянович? — негромко сказал круглолицый. — Я думаю, до чего же неблагодарными порой оказываются некоторые люди. Неблагодарными, слепыми и глупыми! Я дал вам защиту, пищу, крышу над головой. И не только вам, но и вашей слепой стюардессе, бесполезному придатку, лишнему рту, не способному приносить никакой пользы ни сейчас, ни в обозримом будущем. Я не бросил на съедение собакам остальных, в том числе и этих, — он указал на изуродованный, подергивающийся конвульсивно кусок плоти, совсем недавно бывший бородатым Мишей. — Вы, Александр Демьянович, олицетворяли для меня прослойку моральных солитеров, высокопоставленных скотов. И тем не менее я наблюдал за вами, надеясь отыскать хоть крупицу раскаяния и понимания. Мне казалось, мы вместе, при вашем непосредственном участии, сможем сплотить общество в одну непобедимую, всесокрушающую силу! Я полагал, вы, именно вы, способны понять и оценить масштабность замысла, первым захотите стать полноценной частью нового общества. И не только сделаете это сами, но и убедите остальных. Ведь только сумасшедшие и мертвецы не меняют идей и убеждений! Увы. Всего за несколько часов вам удалось разубедить меня. И поскольку вы не относитесь к первым, значит, придется относиться ко вторым. Сегодня ночью я пришел к выводу: для блага нового общества будет полезно казнить сотню-другую и сослать подальше на север несколько тысяч бывших чиновников, дельцов и депутатов. Вы — чумная язва, отравляющая общество. Вас необходимо уничтожать. — Он прошелся по цеху, остановился в самом центре. — И не надейтесь, я не стану создавать из вас мучеников, борцов, погибших за идею. Вы умрете не публично и не завтра. А сейчас, немедленно. Сгинете безвестно в водовороте новой революции. Ведите их, — скомандовал он костоломам.