Иван Сербин - Собачий Рай

— Всех эти людей вы отловили на улице, как нас? — удивился Родищев.

— Нет, конечно. Я не стал надеяться на слепой случай и посылал за ними своих людей. Верите, они не хотели открывать моим парням. Махали руками из-за запертых дверей, чтобы мы уходили! Эти люди окружили себя милицией, охраной и плевать хотели на таких, как вы или я. Пришлось показывать автоматы. Собственно, чиновники поменьше тоже не лучше. Жилинспектора, на которых золота и камней больше, чем в Грановитой палате. Заведующие отделами районных управ, щеголяющие в костюмах от Гуччи. Судьи, ездящие на машинах, стоимость которых превышает их зарплаты за сто лет безупречной службы. Префектурские сотрудники, увозящие в день рождения подарки самосвалами. Да, да. И эта братия тут тоже присутствует. Как видите, я собрал настоящие сливки чиновничье-делового общества. В районном масштабе, конечно, но дайте только время. Вы осуждаете меня? Скажите честно, мои методы кажутся вам чересчур суровыми?

— Боюсь, я не готов ответить. Мне нужно взвесить ваши аргументы. — Родищев, конечно, сразу понял, что этот тип мстителен, но чтобы настолько… Фантастика.

— Поверьте, я знаю, о чем говорю. У меня богатейший профессиональный опыт. Мне очень часто приходилось наблюдать именно за этими людьми. Я всякого повидал. Конечно, я суров по отношению к этим людям. Но я так же суров и по отношению к себе. Я отрицаю всякий романтизм, всякую чувствительность, восторженность и увлечение. Я исключаю даже личную ненависть и мщение. Только то, что необходимо для блага общества.

Родищев огляделся:

— Скажите, а не дельцы, не чиновники и не судьи здесь есть?

— Разумеется, — кивнул круглолицый. — И немало. Мы принимаем всех желающих. В основном они занимаются охраной, патрулированием, обслуживанием. Вон, например, наша шеф-повар. До сегодняшнего дня она работала в частном ресторане. А ее подчиненные — две жилинспекторши, одна сотрудница префектуры и две жены так называемых «деловых». — Шеф-повар как раз залепила звонкую, увесистую затрещину перепуганной рыжей женщине. — Они проходят начальный курс социальной адаптации. Конечно, это только до тех пор, пока мы не создадим более разветвленную, социально организованную, отлаженную инфраструктуру. Потом всем этим иждивенцам, не желавшим и не умеющим работать, придется проводить определенное время в специально организованных воспитательных заведениях. Учиться азам трудовой деятельности и социального поведения. Кстати, возможно, вы удивитесь, но некоторые из этих людей по собственному желанию вошли в реквизиционные команды.

— Реквизиционные команды?

— Группы, отвечающие за сбор и доставку денег и ценностей. Почему вы улыбаетесь? — спросил он, хотя Родищев оставался абсолютно серьезен. — Вы думаете, мы занимаемся банальными грабежами? Признайтесь, вы подумали, что мы набиваем собственные карманы, пользуясь беззащитностью остального населения?

Лицо его стало пунцоветь от гнева. Родищев прикинул, что ему делать, если круглолицый отдаст приказ о его аресте или, того хуже, физическом уничтожении. В кармане у него пистолет. Этих четверых обормотов с автоматами он свалит. Дальше — схватить у одного из них «Калашников» и кувырком — за ближайшую стойку. Наверняка большинство пленников кинутся на охрану. Впрочем, может быть, и нет. Зависит от того, насколько усердно над ними потрудились костоломы круглолицего.

Тот глубоко вздохнул, беря себя в руки, медленно выдохнул.

— Запомните: мы реквизируем только ценности и деньги, нажитые путем обмана, взяток, подкупа и различных афер. В основном у богатеев и зажравшихся чиновников. Еще из магазинов, ориентированных на покупателя с уровнем достатка гораздо выше среднего. Вот скажите, вы лично можете позволить себе костюм за три тысячи долларов, как тот банкир, с женой которого вас привезли?

— Конечно, нет, — не моргнув глазом соврал Родищев, хотя он-то легко мог бы забить такими костюмами трехстворчатый шкаф. Но не делиться же этой ценной информацией с новоявленным диктатором?

— Вот видите! — победно вскричал круглолицый. — А украшения для своей жены стоимостью двадцать тысяч долларов? Квартиру ценой полмиллиона? По-вашему, чиновник или банкир заслужили их тем, что умеют водить знакомства с продажными политиканами, давать взятки и воровать? Именно это я и имел в виду. Речь идет исключительно о социальной справедливости. Причем, как я и говорил, большая часть реквизируемых сдает ворованные деньги и ценности добровольно, осознав свою вину и желая загладить ее перед новым обществом.

— С ума сойти, — покачал головой Родищев. — Единственное мне непонятно, вам-то зачем все эти деньги и красивые побрякушки?

Круглолицый улыбнулся с сожалением, словно говоря: «Я думал, вы более прозорливы».

— Символ, — прошептал он торжественно. — В первую очередь это — символ. Очищения, веры и преданности новому обществу.

— А во вторую?

— Во вторую, конечно, акты реквизиции имеют чисто практическое значение. То, что Москва захвачена четвероногими, еще не означает, что остальной мир перестал существовать. Производственный потенциал страны разрушен. Заводы, фабрики и предприятия практически лежат в руинах. Рано или поздно нам придется налаживать необходимые деловые контакты. Продовольствие, медикаменты, вооружение, техника, топливо, энергоресурсы — за все это и многое другое придется платить. Деньги же… Бумажные деньги не так важны. Разумеется, если речь идет не о валюте. Но и для рублей найдется применение. Мы оставим денежный эквивалент оплаты труда. Для полноценных граждан, конечно. Остальным, — он указал в сторону холодильников, — придется довольствоваться минимальным продпайком до тех пор, пока они не научатся приносить пользу обществу и не заслужат соответствующий социальный статус.

От холодильников донеслось возмущенное бормотание, а затем отчетливый, с визгливыми нотками, голос Светланы:

— Что это за лахудра, я тебя спрашиваю?

— О! У подстилки голос прорезался! — громко заметил один из четверых «окруженцев». Остальные засмеялись. — Эй, там! А ну заткнулась!

Поймав взгляд Родищева, круглолицый развел короткие ручки.

— Конечно, как и всякая другая экстремальная ситуация, эта имеет свои минусы, — вздохнул он. — Я говорю не только и не столько о собаках. В конце концов, определенная степень опасности существовала во времена любых катаклизмов. Перефразируя известное высказывание Робеспьера: любой народ получает ту опасность, какую заслуживает.

— Правителя тоже, — заметил Родищев.

— Хотя, если хотите знать, мне кажется, что все происходящее не случайно. Собаки — это своего рода наказание, ниспосланное на наше общество свыше. Но, говоря о минусах, я подразумевал не их, а человеческий фактор. Первая революционная волна чаще всего выносила наверх разнообразное быдло, мусор, шваль. Такова, увы, объективная реальность, и с ней приходится считаться. Моя же задача допустить наверх как можно меньше грязной пены, ату, что все-таки просочится, сдуть, как только наступит подходящее время.