Владимир Васильев - Гостиница

Ее строили всегда. Поэтому никто не заметил, когда строительство было закончено. Просто однажды устремленный ввысь шпиль вдруг обрел жилой вид. Трудно сказать, в чем конкретно это выражалось – грань между жилым и нежилым столь же неуловима, как между живым и неживым. С научной точки зрения. Ибо живая плоть и мертвечина ощущаются сразу.

Вот и наше архитектурное диво вдруг обрело живую плоть и принялось усердно ввинчиваться в небесную твердь, ибо очень напоминало внешне громадный шуруп, шляпкой упершийся в землю. Резьбой его можно было считать прогулочные террасы, непрерывной винтовой лентой прилепившиеся к боковой поверхности шпиля, начинаясь с высоты, которая, видимо, обеспечивала возвышенный обзор городского пейзажа. Хотя непонятно – что стоило обзирать на этих неумытых неприбранных крышах?..

Кто вел строительство, никому тоже толком известно не было. Какая-то фирма «made in не наше» в незапамятные времена приобрела участок земли и право на ведение строительства, что, говорят, позволило городской казне залатать вечные прорехи в своем бюджете, но когда это было… Как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Однако мэрия не слишком была обеспокоена делами строительства. Фирма относилась к самодостаточным автономным системам, не доставляющим боли городской голове. Напротив, соорудила заводик стройматериалов, обеспечив работой часть горожан, обходилась собственным транспортом и строительной техникой… Просто замечательная фирма! Но странное дело – никто из горожан не был занят на строительстве. И ладно бы – многие стройфирмы обходятся собственными кадрами, но никто и никогда вообще не видел на этой стройке строителей!.. Сначала, может быть, кто и удивился, и даже обсудил проблему за кружкой пива в баре неподалеку от стройплощадки, но потом привыкли и не обращали внимания – мало ли какие строительные технологии есть не у нас… Это только у нас ни фига до фига, небось да авось…

Но это – только присказка, а сказка совсем не об этом. А о том, что в один самый обыкновенный день Гостиница, а именно так обозначался объект в городских документах, ожила. И самый поразительный результат, воспоследовавший из этого факта – ее стали замечать.

Кто-то обратил внимание на ее чистейшую белизну, столь поразительную на сером фоне прочих городских строений, припорошенных пылью и закопченных смогом. Да что там городской пейзаж – даже белые облака, обтекавшие вершину Гостиницы, казались рядом с ней сероватыми.

Еще кто-то заметил, что облака не просто обтекают острие Гостиницы, а вращаются вокруг него, создавая впечатление, что «шуруп» именно ввинчивается в небо.

Некоторые слышали непрерывный рокот, словно бы от грома. А некто, глазастый, разглядел корону молний, надетую на острие.

Большинство же, не утруждая себя анализом, восприняли явление синтетически – в Городе появилось Нечто и оно весьма привлекательно! Чем именно – еще непонятно, однако подобно тому, как в небе с земли наблюдалось вращение облаков вокруг Гостиницы, так и с неба можно было заметить вращение людей вокруг ее основания…

В автобусе было не продохнуть. Пахло выхлопными газами, человеческой плотью и нестираной одеждой. Хотя на улице стоял изрядный мороз, в салоне было жарко от тесноты и отопления.

Женщина, плотно вжатая в человеческую массу, молча страдала, проклиная свое чрезмерно чувствительное обоняние, городские власти, неспособные обеспечить нормальное движение общественного транспорта, и судьбу, не предоставившую ей личного средства передвижения. Шапка, предмет ее немалой гордости, сползла на брови и норовила залезть в глаза своими песцовыми волосинками. Женщина, оттопырив нижнюю губу, дула вверх, пытаясь отогнать зловредные волосинки. Поправить же шапку не было ни малейшей возможности – руки, плотно прижатые к бокам, были оттянуты двумя доверху наполненными «бездонками» – телескопическими сумками, имевшими замечательную способность удлиняться по мере нагружения. Отпускать их было нельзя, потому что они могли мгновенно кануть в межножное пространство и затеряться с помощью чужих шустрых рук – обычное дело в транспорте. Кроме того, «бездонки» имели дурную наклонность без поддержки сверху вдруг схлопываться в плоскость, предоставив содержимому гулять по салону. Такое тоже случалось неоднократно. Да и не только с сумками…

Поэтому Женщина стойко боролась с тяготами дорожного бытия. Автобус грузно подпрыгивал на ухабах, встряхивая пассажиров в своем переполненном нутре, и при этом точно так же встряхивалось что-то внутри оных. Автобус тормозил, и человеческая масса послушно наклонялась вперед. Автобус трогался с места, и человеческая масса отклонялась назад. Так воздействовали на нее законы ньютоновой механики, и было бы глупо на них обижаться.

Обидно то, что ситуация не позволяла что-либо противопоставить их действию, проявить свою волю.

Но Женщина давно нашла свой собственный выход из подобных ситуаций – она мысленно преображала их, то раскрашивая яркими красками, как детскую книжку-раскраску – и серое становилось цветным, то доводя их до нелепости – и тоскливое становилось смешным…

Женщина, по мере возможности, покрутила головой, осматриваясь, и обратила внимание на то, что все лица, невзирая на пол, возраст, национальность, чем-то определенно похожи друг на друга. Нет, она не удивилась. Тому, что видят каждый день, не удивляются. Но заметила. И, значит, заинтересовалась, попыталась понять…

Отрешенность! Вот что превращало эти лица в отпечатки с одного негатива. Их здесь нет, поняла Женщина, только оболочки разной степени вонючести и привлекательности… Ей вдруг почудилось, что она одна живая в автобусе, битком набитом трупами. Омерзение и ужас заставили ее содрогнуться, и Женщина чуть было не завизжала, однако вовремя опомнилась. Нет, это совсем не та ирреальность, в которую стоит погружаться…

Некоторое время Женщина отходила от своей фантазии.

«Что мне, собственно, от них нужно? – думала она. – Кто я такая, чтобы судить их?.. «Не судите, и не судимы будете», – процитировалось к месту. – Да кто же их судит?.. Ведь я всего лишь глянула в зеркало. И не понравилась себе… «И нечего на зеркало пенять», – опять процитировалось и снова кстати. – А я и не пеняю. Подумаешь… Кривая, не кривая, а единственная… Разве я виновата, что в сорок лет безработная домохозяйка с высшим образованием?.. Рынок… Конкуренция… Естественный отбор… Выживает сильнейший… Вот я и пытаюсь выжить, – потянула она за ручки сумок. – А интересно, – мелькнуло вдруг ни с того, ни с сего, – если бы все они были голые, тоже отсутствовали бы?..»