Артемий Ульянов - Останкино. Зона проклятых

— Довольно давно. Дней через десять после того, как я приехал сюда. Но… я все никак не мог признаться себе в этом. Не мог сдаться. Ведь если бы репортаж удался… Это было бы свершение всей моей жизни. Как говорится, вершина успеха.

— Кстати, а в какой гостинице вы жили?

— Я жил на арендованной квартире на улице Королева. Сначала. Незадолго до эвакуации я уже собирался уехать. Но потом подумал: вдруг что-то изменится, когда район покинут люди. Я уже говорил, что никак не мог поверить в провал. Было слишком много надежд.

— И где же вы жили?

— В парке, рядом с дворцом. Ночевал в спальном мешке, весь день на ногах, прячась от патрулей.

— Вы мужественный человек, Николай.

— Я просто привык.

— В самом начале нашей беседы вы сказали, что пытались выйти на след фантома вместе с теми родственниками пропавших, что искали его. Скажите, в разговорах с вами они не говорили чего-нибудь такого, что вы не слышали в новостях, в других открытых источниках? Может быть, какая-то косвенная информация…

— Полноценно пообщаться мне удалось лишь с двумя из них, ведь я почти не знаю русского. А найти переводчика, который станет искать с тобой фантом, — непростая задача.

— Понимаю вас. Я бы хотел уточнить вот что, Николай…

Их неспешная спокойная беседа потекла дальше, иногда сворачивая в сторону метафизических аспектов Останкинского феномена и специфики экстремальной журналистики.

Казалось, что Таращенко и не пытался расколоть Колю. Да и само понятие «колоть» к их разговору было неприменимо. На самом же деле под глазурью доброжелательности этой беседы скрывалась тонкое, сложное и нервное противостояние. И благодаря своему прежнему опыту и советам Васютина канадец виртуозно одерживал верх в этой схватке. Не зря в те долгие часы тревожного ожидания, которые Кирилл и Ник вместе коротали в гараже, опытный оперативник и один из лучших сыщиков страны, досконально знающий все приемы работы спецслужб, готовил товарища к этому опасному поединку. Именно тогда Васютин разработал для Берроуза оптимальную легенду. Кроме того, он просчитал наиболее вероятный сценарий развития событий, обеспечив канадцу изначальное преимущество. В то время как федералы вели игру с двойным дном, Берроуз знал, что на самом деле дно тройное.

«Каждый опыт ждет своего часа, это точно… Если бы я тогда не поехал бы к Стиву в Венесуэлу, неизвестно, как бы сейчас все повернулось. А ведь тогда это казалось блажью и детской игрой в шпионов», — думал стрингер, благодаря судьбу за события пятилетней давности.

Тогда он серьезно увлекся практической психологией. Больше всего его интересовали методики, определяющие связь бессознательной моторики человека и его осознанных стремлений. Самые прогрессивные из этих разработок стояли на вооружении у спецслужб, а потому были недоступны. Но редкая удача улыбнулась Берроузу, столкнув его с одной прекрасной особой испанских кровей.

Это было в Лондоне, где он делал фильм о противостоянии группировок футбольных хулиганов. Ее звали Фрида, она была красива, умна и еще более рисковая и сумасшедшая, чем он сам. А Стив, родной дядя Фриды, вырастивший ее вместо погибших родителей, долго работал на «Ми-5» — разрабатывал системы анализа моторики и адаптировал их к практическим задачам «бондов». Коля узнал об этом случайно.

Оберегая свою возлюбленную от напрасных расстройств, он изредка врал ей и каждый раз терпел оглушительное фиаско. Как-то раз она сказала, что умение безошибочно определять ложь, скрытый страх и враждебные намерения она переняла от дяди Стива. Со временем Берроуз все больше узнавал о дядюшке, который, в то время уже в преклонных годах, доживал свой век в Венесуэле с третьей женой — очаровательной креолкой, на тридцать семь лет младше его. Узнав о том, что услугами дяди пользовалась британская разведка, Ник решительно заявил Фриде, что, будучи порядочным джентльменом, не может жить с ней, не испросив на то благословения дяди.

Благословение он получил. И немного задержался вместе с Фридой в Венесуэле — примерно на пять месяцев. Все это время он упоенно занимался освоением техники анализа бессознательной моторики человека, которую с удовольствием преподавал ему дядя Стив. Жесты, позы, мимика, реакция зрачков, манера двигаться — все это говорило правду о самом человеке, а вовсе не то, что он говорил. Ник учился видеть ложь и врать даже тому, кто умеет видеть ложь. К концу пятого месяца он так преуспел, что несколько раз удачно соврал Фриде.

Тогда он занимался этим, потому что был увлечен и упивался возможностью видеть то, что скрывают люди. Кроме того, ему нравилась перемена мест, нравилось жить с Фридой на берегу океана, нравилось по-русски беспечно тратить гонорар за фильм, во время съемок которого ему выбили несколько зубов и ударили ножом, нравился дядя Стив. И нравилось думать, что его новое знание поможет ему в работе.

И ведь помогло! Той ночью Таращенко, владевший техникой анализа моторики, не пытался «расколоть» Берроуза и получить какие-то признания. Его целью было понять, врет канадец или нет. Канадец врал, но так, как учил дядя Стив — сопровождая ложь интонациями, мимикой и жестами правдивого человека. Федерал Славик просто не мог предположить, что Коля тоже владеет этим умением, и весьма неплохо. А потому Таращенко, пристально наблюдавший за стрингером, склонялся к мнению, что парень действительно ничего не снял в закрытой зоне.

А его мнение в свою очередь было необходимо Лукашину и Афанасьеву. Сам того не зная, Таращенко выступал в роли третейского судьи, ведь между Вовкой и Павлом Ильичем случился спор, грозящий перерасти в конфликт. Он возник совсем недавно, меньше часа назад. Напор и решимость молодого Лукашина сцепились с осторожностью, расчетливостью и близящейся пенсией Афанасьева. Если бы кто-нибудь подслушивал их, то услышал бы вот что.

— Вова, мне по ночам работать не привыкать, я не ропщу. Но хотелось бы понять, на хрена ты затеял всю эту суету вокруг канадца. Поделись соображениями.

— Охотно, Пал Ильич. Берроуз этот — хитрый лис, один из лучших стрингеров своего времени. Одним из первых здесь появился. С самого начала, как в страну въехал, следы путал. Там все написано, — кивнул он на оперативную справку, которую держал в руках.

— Да читал я, — отмахнулся Афанасьев, небрежно сморщившись.

— Мы, конечно, поздно за стрингеров взялись. Но когда решили ему на хвост сесть, то он вдруг резко пропал. При этом из Останкина не уезжал.

— Думаешь, у него есть свой крот в Экстренном штабе?

— В Экстренном штабе эта тема вскользь поднималась. А о том, что мы его пасти собрались, в Штабе вообще не знали. Так что скорее всего сведения ушли из Останкинского ОВД. Две недели в стране, старается не отсвечивать, а информацию у ментов добыл. Именно ту, которая его касается. Неплохо, да?