Вольфганг Хольбайн - Анубис

Могенс едва смог подавить дикий вопль, когда по лицу его что-то хлестнуло без предупреждения, оставив за собой след хоть и быстропроходящей, но чувствительной боли. Инстинктивно он поднял руки, чтобы защититься от следующих ударов, но все, что он нащупал, было тонкими ветками и мокрой от росы листвой. Перед его внутренним взором мелькнула недавняя картина: «форд» раздвигает своим радиатором темно-зеленые заросли, которые хлещут ветками по лобовому стеклу. А что еще это могло быть? Он же шел по колее, оставленной «фордом», и, очевидно, достиг въезда в лагерь, за которым дорога шла параллельно кладбищенской стене.

Теперь он колебался, идти ли дальше. Еще при прибытии он уяснил себе, что кто-то — вроде бы Том и, скорее всего, по категорическому приказу Грейвса — изо всех сил старался скрыть подъездной путь к лагерю, но, может быть, тогда он дал этому обстоятельству неверное толкование. А что если таких предосторожностей Грейвс требовал не ради того, чтобы оградить себя от слишком любопытных глаз?

Нет, эта мысль вела прямиком к паранойе, и Могенс раздраженно отогнал ее. Чуть ли не разъяренным жестом он раздвинул ветви и продолжил свой путь.

Как только он преодолел живой барьер, видимость сразу стала лучше. Могенс застыл на месте и устремил свой взор к небу. В течение последних недель луна шла на убыль и сейчас стояла на небе, как узкий, едва ли в толщину пальца, серп, но ночь была ясной и огромная диадема из сверкающих звезд восполняла недостаток лунного сияния, и ее блеск не заслоняло ни единое облачко, ни тучка. И не то чтобы на этом месте стало слишком светло, нет. Просто по ту сторону, в лагере Грейвса, было слишком темно: будто там находилось нечто, что отпугивало свет.

Снова зашелестели шаги, а потом послышалась долгая возня и грохот, которые долетали издалека, но, несомненно, с той стороны кладбищенской стены. Могенс сделал один-единственный шаг и снова остановился. Его сердце бешено колотилось. Недавно, когда они проезжали здесь с Томом, ему удалось увидеть в этой древней стене всего лишь ограду из неровных каменных глыб, которая ничего иного и не значила. Но сейчас этот фокус у него никак не получался.

С той, предрешившей его судьбу ночи девять лет назад, его нога не ступала больше на кладбища, и он поклялся себе никогда в жизни этого не делать. Но шум шел явно оттуда, и в той же мере, в какой Могенс все отчаяннее пытался обуздать демонов, рвущихся из глубин его подсознания, в нем росло убеждение, что докопаться до источника этого шума имеет для него жизненно важное значение. Он двинулся дальше, через несколько шагов подошел к кладбищенской стене и снова остановился, пытаясь унять стук сердца. Слышен ли еще этот звук? Его собственная кровь так громко шумела в ушах, что он уже не был уверен.

Могенс помедлил еще последний тяжелый удар сердца, а потом почти что с детским упрямством закинул руки на раскрошившуюся кромку стены, нащупал правой ногой щель в выветрившейся от времени кладке и размашистым движением перемахнул через стену. Акробатическая гибкость, с которой он проделал такой совершенно непривычный ему трюк, удивила его самого и едва не закончилась катастрофой, поскольку уровень грунта на кладбище оказался намного ниже, чем на дороге по ту сторону стены, так что задуманный пружинящий прыжок обернулся неловким спотыканием, грозившим закончиться падением. Могенс одним взмахом развел руки и в самый последний момент ухватился за древнюю покосившуюся надгробную плиту, которая под его весом медленно и со странным чавканьем начала клониться набок.

На какой-то момент Могенс застыл, согнувшись почти в гротескном поклоне, а потом принял единственно правильное решение и, недолго думая, оттолкнулся от камня. Могильная плита окончательно потеряла равновесие и с глухим шлепком упала в трясину, погрузившись чуть не на половину, а Могенс, размахивая руками, удержался на ногах. Этого ему только не хватало для полного счастья: растянуться во весь рост в грязи и вернуться в лагерь испачканным с головы до пят!

Могенс еще с полминуты постоял неподвижно, ожидая, пока уймется дрожь в руках и коленях, и при этом задумчиво разглядывал надгробный камень, на который по неосторожности налетел. Камень продолжал тонуть в иле. Глядя на это, он угрюмо перевел взгляд на свои туфли: как там с ними дела? Они проделывали то же самое, то есть постепенно утопали в земле, правда, не так быстро и не столь глубоко, как плита, которая весила не один центнер, но и его туфли исчезли уже почти по верхний край в болотистой трясине, а если он будет и дальше стоять здесь и наблюдать за собственным погружением, то скоро окажется по колено в грязи.

Могенс не собирался так далеко заходить. С некоторым усилием он вытащил ноги из трясины и даже исполнил ловкий трюк, не утопив ни одной туфли. Однако они пришли в полную негодность, как он мрачно заключил, и, возможно, эта частичная победа над топью окажется непродолжительной, потому что он хоть и отступил поспешно на два шага в сторону, но тут же стал снова погружаться. Ему пришлось сплясать настоящий танец, пока не обнаружилось местечко, на котором почва была хотя бы настолько твердой, что держала вес его тела.

Могенс в замешательстве огляделся. Могильная плита, которую он ненароком опрокинул, была здесь далеко не единственной, находившейся в таком положении. Совсем наоборот: большая часть надгробных камней, которые виднелись в бледном свете лунного серпа, уже не держалась прямо, они клонились в самых разных направлениях, как колосья окаменевшей нивы, над которой пронесся торнадо. Некоторые совсем опрокинулись и затонули, частично или полностью. И повсюду между покосившимися или упавшими надгробьями мерцал отраженный свет звезд в неподвижно стоящей воде там, где она просочилась из ноздреватой почвы и собралась в лужи. Складывалось такое впечатление, что покинутое кладбище засеяно миллионами маленьких зеркальных осколков.

Могенс оторопело наморщил лоб, когда до него дошел смысл увиденного. Кто, ради всего святого, настолько сошел с ума, чтобы соорудить кладбище посреди болота?

Он снова вспомнил о причине своего нахождения здесь, медленно повернулся по кругу и попытался проницать взглядом темень. Да, на кладбище было значительно светлее, чем в лагере Грейвса, но безлунная ночь все-таки безлунная ночь, и Могенс видел не дальше пятнадцати-двадцати шагов. Тем не менее через минуту ему померещилось какое-то движение, где-то слева и почти на грани видимости. Оно было смутное и некоторым образом неправильное, хотя он и не мог сказать, какое. И еще ему показалось, что он услышал голоса, но и в них было что-то не так, как должно было быть.