Артур Дойль - Собрание сочинений. Том 4

— Да, отбывает, — продолжал Фаринтош, пристально глядя на своих товарищей. — И увозит с собой алмазы ценой в тридцать пять тысяч фунтов, которые мы ему купили. Бедняги вроде нас с тобой, Бурт, должны делать всю черную работу, а потом нас отшвыривают в сторону за ненадобностью, как ты свое кайло, когда оно тебе больше не нужно. Когда он продаст камешки в Лондоне и наживется на них, он и не вспомнит, что три человека, без которых у него ничего бы не вышло, умирают с голоду в Грикваленде.

— А он нам на прощание ничего не подарит? — спросил Бурт, рудокоп. Это был свирепого вида, заросший волосами человек с кирпично-красным лицом и кустистыми бровями. — Так-таки ничего не подарит нам на память?

— Подарит! — с усмешкой воскликнул Фаринтош. — Да он уже и без того твердит, что переплатил вам.

— Вот, значит, что? — взревел рудокоп, багровея даже больше, чем ему назначила природа. — Он, значит, вот как разговаривает? А что бы он без нас делал? Подлюга! Я что люблю? Чтобы все по-хорошему и по-честному было, а не ругаться на тех, кто тебе помогал!

Фаринтош понизил голос и пригнулся над столом. Приятели невольно последовали его примеру, и теперь три хитрых, злых лица совсем сблизились.

— Никому неизвестно, что у него есть эти камни, — прошептал Фаринтош. — Он слишком осторожен, чтобы болтать, и о них знаем только мы.

— А где он их прячет? — спросил Уильямс.

— В сейфе у себя в комнате.

— А ключ?

— Носит на часовой цепочке.

— Отпечаток с ключа можно снять?

— Я уже снял.

— Ну, так ключ я сделаю! — ликующе воскликнул Уильямс.

— Он уже готов, — ответил Фаринтош и вынул из кармана небольшой ключ. — Он точь-в-точь как настоящий и сейф откроет. Я снял отпечаток с настоящего, пока беседовал с Гердлстоном.

Рудокоп хрипло захохотал.

— Вот это ловко! — заявил он. — А как же мы доберемся до сейфа? Так ему и надо, сквалыге, если камушки достанутся нам. Пусть зарубит себе на носу, что с людьми вроде нас надо дело вести по-честному, хоть ты и жуликом родился. Я люблю, чтоб все было по-честному, и, черт подери, так оно и будет! — И в подкрепление столь достохвальных чувств он стукнул по столу тяжелым кулаком.

— Это не так просто, — задумчиво произнес Фаринтош. — Уходя, он всегда запирает дверь, а в окно не влезешь. На мой взгляд, мы можем сделать только одно. Его номер расположен немного в стороне от остальных. К нему ведет галерея футов двадцать в длину. Так вот мне и подумалось, что нам бы следовало навестить его как-нибудь вечерком, чтобы пожелать ему счастливого пути — ну, а если, пока мы будем там, он вдруг почему-нибудь свалится без чувств, мы могли бы спокойно уйти с камнями и скрыться, прежде чем он успеет поднять тревогу.

— А почему это он вдруг свалится без чувств? — спросил Уильямс, тощий юнец, с бледным, золотушным лицом, которое при последних словах священника позеленело от страха. Уильямс обладал всеми задатками гнусного и опасного преступника, кроме кровожадности, — он был шакалом, а не тигром.

— Почему он лишится чувств? — многозначительным тоном осведомился Фаринтош у Бурта.

Бурт снова весело ухмыльнулся в свою густую бороду.

— Это уж предоставь мне, приятель, — сказал он.

Уильямс перевел взгляд с одного на другого и стал еще больше походить на мертвеца.

— Я в этом не участвую, — пробормотал он, заикаясь. — За такое дело могут и вздернуть. А вдруг он не выживет?

— Как так не участвуешь? — проворчал рудокоп. — Да ты еще как участвуешь, трусливый ты сукин сын! И назад тебе ходу нет, ясно? Разве же мы позволим, чтобы ты испортил нам дельце, какого нам, может, и не подвернется больше никогда?

— Да ведь вы и без меня обойдетесь, — прошептал Уильямс, дрожа всем телом.

— Чтобы ты донес на нас, как только объявят награду? Нет, шалишь, приятель, назад тебе ходу нет! А если не хочешь нам посодействовать, так я сумею заткнуть тебе глотку.

— И подумай об алмазах! — вставил Фаринтош.

— Подумай о собственной шкуре, — добавил рудокоп.

— Ты сможешь вернуться в Англию богачом, если пойдешь с нами.

— А не пойдешь, так совсем туда не вернешься!

Они продолжали поочередно то прельщать Уильямса, то запугивать, пока он не сдался. Допив свой стакан и снова его наполнив, он наконец сказал:

— Я не боюсь. С чего это вы взяли, что я струсил? А вы его не сильно стукнете, мистер Бурт?

— Только так, чтобы он не сразу прочухался, — ответил рудокоп. — Господи боже ты мой, да разве ж я его первого так? Но, правду сказать, алмазов на тридцать пять тысяч я за свои труды прежде ни разу не получал!

— А как же хозяин гостиницы и прислуга?

— Можешь не беспокоиться, — ответил Фаринтош. — Положись на меня. Если мы пойдем к нему спокойно и открыто и выйдем так же спокойно и открыто, так кто что заподозрит? А лошадей привяжем перед дверьми и ускачем сразу. Ну как, попробуем завтра вечером?

— Очень уж скоро, — дрожащим голосом пробормотал Уильямс.

— Чем скорее, тем лучше! — с ругательством оборвал его Бурт и добавил, устремив на молодого человека пристальный взгляд налитых кровью глаз: — И вот что, малый, только попробуй улизнуть, и я выдам тебе куда побольше, чем ему. Понял, а? — Он схватил бледную руку Уильямса и так ее сжал, что тот задергался от боли.

— Да я же с вами всей душой и сердцем! — воскликнул Уильямс. — Вы ведь с мистером Фаринтошем дурного не посоветуете, я знаю.

— В таком случае мы встречаемся здесь завтра, — сказал главарь. — К девяти все закончим, и у нас будет вся ночь, чтобы ускользнуть от погони. Я раздобуду хороших лошадей, и с нашей-то форой им нас никогда не догнать.

И вот, обсудив еще кое-какие подробности своего плана, достойная троица разошлась в разные стороны: Фаринтош направился в гостиницу «Центральная», чтобы отчитаться перед Эзрой, как он делал каждый вечер, а остальные двое — в поселки, где они подвизались в это время.

Только что описанное совещание произошло во вторник, в самом начале ноября. В субботу Эзра Гердлстон твердо решил завершить все свои дела и отправиться восвояси. Он стосковался по лондонским удовольствиям, и ему смертельно надоело унылое однообразие бесконечной южноафриканской степи. К тому же задача его была выполнена и благоразумие требовало, чтобы он покинул Кимберли до того, как старатели узнают, что стали жертвой бессовестного обмана. Вот почему Эзра начал складывать вещи и вообще готовиться к отъезду.

Именно этим он и был занят в среду вечером, когда в дверь постучали и в номер вошел Фаринтош в сопровождении Бурта и Уильямса. Гердлстон посмотрел на них и сухо поздоровался. Их появление его не удивило, так как они и прежде иногда заходили к нему все вместе, чтобы отчитаться или получить дополнительные инструкции. Фаринтош, входя, почтительно поклонился. Бурт кивнул, а Уильямс нервно потер ладонью о ладонь, кривя губы в улыбке.