Гильермо дель Торо - Закат

Василий пошарил вокруг в поисках чего-нибудь похожего на рычаг. Сначала он нащупал перекрученную полосу стали, а затем — лежавшее ничком обугленное тело стригоя.

Фет уставился на опаленные останки, и его на секунду охватила паника. Кровяные черви. Неужели они покинули хозяина и нашли себе новый приют в этой вонючей дыре? Если так, то… А вдруг они уже в нем, в Василии? Вдруг они пролезли сквозь рану в ноге? Должен ли он чувствовать какие-нибудь изменения, если уже заражен?

Вдруг тело стригоя шевельнулись.

Дернулось.

Совсем чуть-чуть.

Оно все еще функционировало. Все еще было живым — насколько вампиры вообще могут быть живыми.

Вот почему черви не вышли наружу.

Тварь еще раз шевельнулись и, приподнявшись над водой, села вертикально. Спина вампирши была обуглена, но грудь осталась не тронутой огнем. С ее глазами было что-то не так, и через секунду Фет понял: тварь больше не видит. Она двигалась как-то расхлябанно, но все же решительно; ее кости по большей части были выбиты из суставных сумок, а вот мускулатура сохранилась целой и даже неповрежденной. Нижняя челюсть отсутствовала, ее напрочь оторвало взрывом, и жало свободно болталось в воздухе, словно щупальце.

Существо начало возиться в воде, причем довольно агрессивно, — слепой хищник готовился к нападению. Однако Фет был заворожен зрелищем обнаженного жала. Впервые в жизни он мог видеть его полностью, во всем, если так можно выразиться, великолепии. Жало крепилось во рту сразу в двух местах — оно отходило от верхушки горла и от задней части нёба. Основание жала было толстое, разбухшее и имело волнистую структуру, что говорило о сильных мускулах. В задней части глотки зияло отверстие, похожее на сфинктер, — оно требовало пищи. Василий подумал, что где-то он видел подобное устройство, — но где?

В мрачном сумраке трубопровода Фет принялся шлепать руками по сторонам в поисках своего гвоздезабивного пистолета. Голова твари повернулась на хлюпающие звуки — вампирша пыталась сориентироваться в пространстве. Фет уже был готов сдаться, как вдруг его рука наткнулась на пистолет — оружие лежало на дне, полностью скрытое мутной водой. «Черт!» — подумал Василий, пытаясь совладать с охватившей его злостью.

В эти секунды прицельное устройство твари каким-то образом уже захватило цель, и вампирша ринулась в атаку. Фет отполз со всей быстротой, на которую был способен, однако тварь, при всей своей слепоте, легко освоилась в окружавшем ее мирке трубопровода, разобралась с покалеченными конечностями и инстинктивно нашла способ прочно держаться на ногах, отчего обрела сверхъестественную координацию движений.

Фет поднял пистолет, мысленно пожелав себе удачи. Он нажал на спусковой крючок — раз, другой — и понял, что заряды у него кончились. Прежде чем Василий вырубился, он полностью израсходовал магазин, и теперь у него в руке была лишь пустая строительная игрушка.

В мгновение ока тварь накинулась на Фета и, оседлав его, буквально пригвоздила к сточному желобу.

Василий каждой клеточкой тела почувствовал тяжесть обрушившейся на него вампирши. Над собой он увидел пасть твари — то, что осталось у нее от рта, дрожало крупной дрожью, а жало втянулось, готовое вот-вот выстрелить.

Чисто рефлективно Фет вцепился в жало, как если бы перед ним оказалась бешеная крыса. Он тянул и тянул жало, ворочал и сгибал, пока не вытащил всю эту дрянь из «устройства», которым служила глотка монстра. Тварь корчилась, скулила, но ее вывихнутые конечности не могли ничего поделать с мощной хваткой Василия. Жало походило на мускулистую змею — слизистую, извивающуюся, дергающуюся змею, изо всех сил пытающуюся освободиться. Вот теперь Фет рассвирепел по-настоящему. Чем сильнее тварь втягивала жало, тем безжалостнее Василий тащил его наружу. Не было силы, которая заставила бы Фета ослабить хватку, его здоровая рука работала на всю мощь.

А мощь Василия в эти секунды была просто неимоверна.

Превозмогши стригоя, Фет одним последним рывком выдрал из глотки чудовища жало вместе с железами, когда-то бывшими гландами, и трахеей.

Кошмарный мускул продолжил извиваться в его руке, дергаясь так, словно это было самостоятельное и обособленное животное, а вот само тело вампирши обмякло: его сотрясли судороги, и оно, отпрянув от Василия, повалилось на спину.

Из дергающегося жала выпростался толстый кровяной червь и быстро пополз по кулаку Фета. Извиваясь, он миновал запястье, затем вдруг изогнулся и начал ввинчиваться в кожу. Стало ясно: этот мерзкий бурильный инструмент взял курс на вены предплечья. Василий отшвырнул жало, беспомощно глядя, как паразит проникает в его тело. Червь вошел в руку уже наполовину, когда Фет, выйдя из ступора, ухватил его за все еще видимый, виляющий кончик, дернул и, взвыв от боли и отвращения, вырвал паразита из предплечья. Рефлексы снова сработали первыми, и Василий мгновенно расчленил мерзкого гада пополам.

Прямо на его глазах, в его собственных руках две половинки — как по волшебству! — восстановились, превратившись в двух полноценных червей.

Отшвырнув паразитов подальше, Фет тут же увидел, как из тела вампирши выползают десятки новых червей — стригой будто бы сочился ими — и, извиваясь, ползут к нему в вонючей воде.

Перекрученная полоса стали куда-то делась. «Ну и хуй с ней!» — в сердцах воскликнул про себя Василий. По уши переполненный адреналином, он схватился за решетку голыми руками, напряг все мышцы, вырвал этот железный переплет из стенки, подхватил свой пустой гвоздезабивной пистолет и, выпрыгнув из трубопровода, рванул на волю.

Он одиноко жил в многоквартирном доме в двух кварталах от Джорнал-сквер {15} 15 Джорнал-сквер (буквально «Журнальная площадь») правильно было бы называть не Журнальной, а Газетной площадью: она получила свое имя в 1920-е годы по названию ежедневной газеты «Джерси джорнал» («Джерсийский журнал»), редакция которой размещалась в здании, выстроенном на этой площади; точно так же Таймс-сквер в Нью-Йорке носит название газеты «Нью-Йорк таймс». — большой площади в центре Джерси-Сити. Его место жительства входило в число тех немногих окрестных районов, которые еще не были реконструированы и обновлены и таким образом подготовлены для проживания среднего класса. В большинстве остальных районов центра заправляли яппи — и откуда они только здесь брались? Как получалось, что их приток не иссякал?

Он взобрался по ступенькам на свой четвертый этаж. Его правое колено скрипело — скрипело в буквальном смысле, скрежет раздавался с каждым шагом, — и лязгающая боль то и дело сотрясала все тело.

Его звали Анхель Гусман Уртадо. Он привык быть большим. Он и сейчас был огромен — в физическом смысле, — однако возраст давал себя знать: как-никак, шестьдесят пять лет. Прооперированное колено болело не переставая, а жировая прослойка — то, что его американский доктор называл ИМТ [13] ИМТ (мед., сокр.) — индекс массы тела. и что любой мексиканец назвал бы просто «панса», [14] Panza (ucn.) — брюхо, пузо, живот. — взяла верх в его фигуре, во всех остальных отношениях по-прежнему могучей. Эта фигура обвисала там, где раньше была поджатой, и зажатой там, где когда-то была гибкой и пластичной, — но… была ли она действительно большой? Да, была. И даже очень. Анхель всегда был очень большим. И как мужчина, и как звезда — во всяком случае, в том виде, в каком он сходил за звезду в прошлой жизни.