Роберт Говард - Собрание сочинений. Том 2. Голуби преисподней

И поднял взгляд на высокого араба, смотревшего на него свысока.

— Ну что, сахиб? — сказал тот, и Стив понял, что это вообще не бедуин. — Ты меня не припоминаешь?

Стив охнул — рана не прибавила ясности мышлению.

— Где-то я тебя… Боже! Это ты? Нуреддин-эль-Мекр!

— Что за честь для меня — сахиб помнит мое имя! — Нуреддин издевательски раскланялся. — Не сомневаюсь, сахиб вдобавок помнит, как одарил меня этим! — его глаза озарились гневом, когда он показал узкий белый шрам на щеке.

— Помню, — буркнул американец. Ярость и боль ничуть не склонили его к покорности. — Это было в Сомали, и давненько. Ты тогда торговал рабами. У тебя убежал полуживой негр и искал у меня защиты. Ночью ты кичливо, как у тебя в обычае, заявился ко мне в лагерь, затеял заварушку и получил ножом по физиономии. Жалею, не перерезал тебе тогда глотку.

— У тебя была возможность, — сказал араб. — Теперь обернулось иначе.

— Я думал, ты промышляешь гораздо западнее, — буркнул Кларни. — Йемен и часть Сомали.

— Я давно оставил торговлю рабами, — пояснил шейх. — Теперь это — дело прошлое. Какое-то время я предводительствовал в банде разбойников в Йемене, а потом вновь пришлось переменить местожительство. Вот я и приехал сюда с горсточкой верных друзей. О, Аллах, эти здешние дикари сначала едва не перерезали мне горло! Но я добился у них уважения и теперь веду за собой воинов больше, чем когда-либо. Те, с которыми вы дрались вчера, — тоже мои люди. Мой оазис — далеко отсюда, на западе. Но шел я как раз сюда. Когда вернулись мои уцелевшие люди и рассказали о двух бродягах, я не стал из-за вас сворачивать с пути. У меня были дела поважнее — здесь, в Белед-эль-Джине. Мы приблизились с запада и увидели на песке следы. Осторожно двинулись следом, и вы не услышали, словно слепые телята. И вдруг я узнаю тебя!

— Вам просто повезло, — буркнул Стив. — Мы думали, что ни один бедуин не отважится войти в Кара-Шехр.

Нуреддин понимающе кивнул:

— Все верно, но я-то не бедуин. Я много путешествовал, повидал много стран, узнал множество народов, много книг прочитал. Знаю, что страх подобен дыму, что мертвые не встают, а джинны, заклятья и чудовища — всего лишь туман, который легко уносится ветром. Как раз легенда о красном камне и привела меня в эту запретную пустыню. Целый месяц я уговаривал моих людей идти сюда за мной. И вот я здесь. А ваше присутствие — милая для меня неожиданность. Ты наверняка догадался, почему я приказал взять вас живыми — я придумал множество не самых простых развлечений для тебя и этой афганской свиньи. Ну, а теперь заберем самоцвет и отправимся в дорогу.

Он направился к возвышению.

— Остановись, господин! — крикнул, завидев это, один из его людей, одноглазый бородатый гигант. — Древнейшее зло владело этими местами еще до того, как на землю пришел Магомет! Джинны завывают в этих покоях, когда подует ветер. При свете луны люди видели, как на стенах танцуют чудовища. Вот уже тысячи лет ни один смертный не решается войти в Черный Город — один только рискнул полвека назад, но и он тут же убежал, крича от ужаса. Ты пришел из Йемена, ты не знаешь древнего проклятья, что тяготеет над этим нечестивым городом и зловещим самоцветом, пульсирующим, словно сердце шайтана. Мы пошли за тобой вопреки своей воле — потому, что ты показал свою силу, ты говорил, что знаешь заклятья против сил зла, говорил, что хочешь только взглянуть на таинственный камень. Но теперь мы видим — ты хочешь забрать его. Не дразни джиннов!

— Нуреддин, не дразни джиннов! — закричали хором бедуины.

Давние приятели шейха по разбоям и грабежам стояли тесной кучкой в отдалении и молчали. Они закоснели в беззаконных поступках и поддавались суевериям гораздо труднее, чем дети пустыни, которым века и века рассказывали легенды о проклятом городе. Стив, от всей души ненавидя эль-Мекра, не мог не признать за ним огромную магическую силу — разбойник с задатками предводителя ухитрялся до самого последнего момента перебарывать вековые традиции и страхи, гнездившиеся в умах бедуинов.

Нуреддин гордо сказал:

— Заклятье предназначалось для неверных, которые осмелятся нарушить покой этого города. Правоверных оно не касается. Вы сами видели — эти псы оказались в наших руках.

Седобородый араб, ястреб пустыни, переча мотнул головой.

— Это заклятье старше Магомета, оно не различает народа и веры. Злые люди воздвигли этот город в начале времен. Они дрались меж собой и угнетали наших предков, живших в черных шатрах. Кровь пятнала черные стены, эхом отдавались крики богохульных забав и шепот страшных интриг. Послушай, как попал сюда этот самоцвет. Жил при дворе царя Ашшурбанипала один чернокнижник, для которого не было тайн в мрачной мудрости давних веков. Ради славы и укрепления своего могущества он вторгся в темноту безымянной огромной пещеры в угрюмой неизвестной стране и из населенных чудовищами глубин вынес этот блистающий самоцвет, сотворенный из застывшего адского пламени! Силой своей страшной черной магии он возложил заклятье на демона, что стерег этот и подобный ему самоцветы. Чернокнижник унес Пламень, а демон уснул в той неизвестной пещере. Имя тому чернокнижнику было Ксуфтлан. Он жил при дворе султана Ашшурбанипала и наводил чары, и предсказывал будущие события, глядя в таинственные глубины самоцвета; и любой другой человек ослеп бы, попытавшись глянуть в глубь камня. И народ назвал самоцвет Пламенем Ашшурбанипала — к вящей славе своего владыки. Но в царстве султана стали твориться злые дела, и поползли слухи, что это — проклятие джинна. Испуганный султан велел Ксуфтлану, пока не случились горшие напасти, отнести самоцвет назад в пещеру. Но маг не собирался возвращать джиннам самоцвет, в котором мог читать тайны доадамовых времен. Он бежал во взбунтовавшийся город Кара-Шехр, и там вскоре разгорелась кровавая схватка. Люди перерезали друг другу глотки, чтобы завладеть самоцветом. Владыка города тоже возжелал его. Он велел схватить чернокнижника и осудил его на смерть в муках. В этой самой комнате его пытали. А владыка с самоцветом в руке смотрел на это, сидя на троне… и сидит там века… и сидит там теперь!

Араб указал вытянутой рукой в сторону груды истлевших костей на мраморном троне. Дикие всадники пустыни побледнели. Даже старые приятели Нуреддина замерли, затаили дыхание. Но сам шейх ничуть не волновался.

Старый бедуин продолжал:

— Умирая, Ксуфтлан проклял камень, не сумевший его защитить. Он выкрикнул страшные слова, снявшие заклятье со спящего в далекой пещере демона, выпустил его на свободу. Назвал имена забытых богов — Кфулху и Кофа, Яо-Софофа, имена обитателей черных городов, что покоятся ныне в недрах земли и морских глубинах, призвал их, чтобы они пришли и забрали принадлежащее им. Последним усилием воли он возложил проклятье на самозванного царя. Сказал, что тот останется на троне с Пламенем Ашшурбанипала в руке, покуда не прогремят трубы Страшного Суда. Огромный камень крикнул тогда, как кричит живое существо. Царь и его воины увидели, как с пола поднимается черное облако. Из него дунуло смрадным вихрем, и появилось ужасное создание. Оно вытянуло чудовищную лапу, схватило владыку, и от этого прикосновения он сморщился и умер. Воины с криком кинулись прочь, и все обитатели города бежали в пустыню. Иные погибли там, иные достигли других городов. Кара-Шехр опустел, в нем остались одни шакалы и ящерицы. Когда люди пустыни пришли сюда, они нашли на троне мертвого царя, держащего в руке самоцвет. И не отважились прикоснуться к сияющему камню. Знали, что поблизости таится демон. Он стережет самоцвет долгие века, стережет и теперь, когда мы стоим здесь.