Роберт Говард - Собрание сочинений. Том 2. Голуби преисподней

— Закинута туда уже после того, как огонь выгорел, — предположил Таннер. — Возможно, кто-то позже нашел ее и забросил в камин. Один их тех, кто воровал мебель и не умел читать.

Грисвелл перелистал смятые листы, напряженно всматриваясь в рыжие каракули при свете уходящего солнца. Он выпрямился.

— Вот здесь запись разборчивая! Слушайте! «Я знаю, что в доме кто-то есть, кроме меня. Я слышу, как кто-то ходит по дому ночью, когда солнце село и сосны черны. Часто по ночам я слышу, как кто-то возится возле моей двери. Кто это? Одна из моих сестер? Или тетушка Селия? Если кто-то из них, тогда зачем прячутся? И зачем она тянет ручку двери и тихо уходит, когда я открываю дверь? Нет! Нет! Боюсь! О, Боже, что мне делать? Я боюсь оставаться здесь, но куда мне идти?»

— Не может быть! — воскликнул Таннер. — Это, должно быть, дневник Элизабет Блессонвилль! Продолжайте!

— Не могу разобрать остального, — ответил Грисвелл. — Ага, вот здесь можно разобрать еще несколько страниц. — Он прочел: «Почему все негры сбежали, когда исчезла тетушка Селия? Сестры мои мертвы. Я знаю, что они мертвы. И чувствую, что они умерли ужасной смертью, в страхе и агонии. Но почему? Если кто-то убил тетушку Селию, то зачем было убивать моих бедных сестер? Они были всегда добры к черным людям…»

Грисвелл прекратил чтение, напряженно вглядываясь в текст.

— Оторван уголок страницы. Здесь еще одна запись под другой датой, хотя я и не уверен, что это другая дата.

«…ужасная вещь, на которую намекала старая негритянка. Она назвала имена Якоба и Джоан, но она так ничего не объяснила, может, боялась… Нет, нет! Как это может быть! Она мертва или ушла. Но она родилась и была воспитана в Вест-Индии, и из того, что она проронила, я догадалась, что она посвящена в одну из ужасных церемоний. Как она могла быть таким животным!? Это ужас! Боже, разве бывает на свете такое! Я не знаю, что думать. Если это она, то кто же бродит по дому ночью, кто свистит дьявольски сладко — нет, нет, я, наверное, схожу с ума. Если я останусь здесь одна, то умру так же жестоко, как и мои сестры, я в этом уверена!»

Бессвязная хроника кончилась так же бессвязно, как и началась. Грисвелл был так поглощен чтением, что не заметил, как пришла тьма и Таннер уже светил ему фонариком.

Оторвавшись от чтения, он вздрогнул и бросил взгляд, полный страха на темный холл.

— Что вы об этом скажете?

— То, что я и так подозревал все это время, — ответил Таннер. — Эта мулатка Джоан превратилась в зомби, чтобы отомстить за себя мисс Селии. Вероятно, она ненавидела всю семью Блессонвилль. Она принимала участие в колдовских обрядах на своем родном острове до тех пор, пока не стала «зрелой», как сказал старый Якоб. Все, что ей было нужно, это Черное Зелье. И Якоб снабдил им ее. Она убила мисс Селию и трех старших сестер Элизабет. Она убила бы и Элизабет, но что-то ей помешало. Она скрывалась в этом старом доме все эти годы, как скрывается змея в развалинах.

— А зачем ей понадобилось убивать чужака?

— Ты же слышал, что сказал старый Якоб, — напомнил Таннер. — Убийство людей доставляет зомби удовольствие. Она заманила Браннера наверх и проломила ему голову топором, а потом, вложив топор в руку, направила вниз, чтобы он убил тебя. Ни один суд в это не поверит, но, если мы представим в качестве доказательства ее тело, этого будет достаточно, чтобы доказать твою невиновность. Поверят моему слову, если я скажу, что это именно она убила Браннера. Якоб сказал, что их можно и нужно убивать… отчитываясь перед судом, я не буду вдаваться в подробности.

— Но она смотрела на нас с лестницы через балюстраду, — пробормотал Грисвелл. — Почему же мы не обнаружили следов на лестнице?

— Возможно, все это тебе только приснилось. Возможно, зомби может проецировать свой дух — черт! Зачем пытаться объяснить то, что вне пределов нашего понимания? Давай лучше приступим к нашей вахте.

— Не выключайте свет! — непроизвольно выкрикнул Грисвелл, но затем взял себя в руки. — Да, конечно, выключи его. Мы должны быть в темноте, как… — он поперхнулся. — Как были я и Браннер.

Но страх, словно тошнота, подступили к нему, едва только комната погрузилась во мрак. Он лежал, дрожа, слыша, как неистово бьется сердце, словно ему не хватает кислорода.

— Вест-Индия, наверное, самое гиблое место в мире, — тихо проговорил Таннер. Голубая сталь его пистолета мерцала поверх одеяла. — Я слышал о зомби. Но никогда до этого не знал о зумбези. Очевидно, какое-то наркотическое средство было состряпано колдунами-людьми, чтобы вызывать сумасшествие у женщин. Но это не объясняет других вещей. Например, гипнотические сны, необыкновенную долговечность, способность видеть и владеть трупами — нет, зумбези не может быть просто женщиной-сумасшедшей. Это чудовище нечто большее, чем человеческое существо, порожденное волшебными силами, во власти которых черные болота и, джунгли.

Грисвелл заставил себя лежать спокойно. Казалось, время остановилось. Он чувствовал, как будто что-то душило его. Неопределенность становилась невыносимой при попытке овладеть сжатыми в комок нервами. Он сжал зубы и держал их так, пока челюсть не заболела. Ногти его глубоко впились в ладони.

Он не мог даже предположить, что их ждет. Дьявол несомненно появится еще раз — но как? Будет ли вновь этот ужасный сладкий свист, будут ли голые ноги вновь красться вниз по скрипящей лестнице или вместо этого, последует разящий удар топора из темноты? Кого он выберет своей жертвой — его или Таннера? А может быть, Таннер уже мертв? Он ничего не видел в темноте, но слышал ровное дыхание шерифа. Да, у шерифа, должно быть, нервы из стали. Но был ли тот, кто сейчас ровно дышал подле него, Таннером? Может, дьявол уже пришел во тьме и занял место шерифа и сейчас в кровожадном злорадстве подготавливает следующий удар? Тысячи отвратительных фантазий метались в его голове.

Он чувствовал, что сойдет с ума, если тотчас же не вскочит на ноги и, дико крича, не бросится вон из этого проклятого дома. Даже страх перед виселицей не мог удержать его здесь, на полу в темноте. Внезапно ритм дыхания Таннера нарушился, и Грисвелл почувствовал себя так, словно его окатили ведром холодной воды. Откуда-то сверху полились звуки дьявольски сладких нот — свист…

Инстинкт Грисвелла сработал, погружая его мозг во тьму еще более глубокую, чем та, что окружала его. В течение некоторого времени он находился в абсолютном мраке, а затем ощущение движения было первым, что отметило его просыпающееся сознание. Он бежал, как сумасшедший, спотыкаясь о неровности невероятно грубой дороги. Все вокруг него было погружено в темноту, и он бежал вслепую. Он смутно представлял, что, должно быть, вырвался из этого страшного дома и пробежал уже несколько миль, прежде чем его погруженный в ужас мозг начал функционировать. Ему было уже все равно: смерть на виселице за убийство, которое он не совершал, или возвращение в этот дом кошмаров. Он был одержим единственным побуждением: бежать, бежать, бежать, как он бежал сейчас, вслепую, до тех пор, пока не достигнет предела своих сил.