Иван Панкеев - Копья летящего тень

Рысь! Хищные, бронзово-желтые глаза с вертикальными щелками зрачков, страшные, загнутые вовнутрь клыки… И эта огромная кошка, жмурясь и урча от удовольствия, зализывала раны и царапины Лилиан!

Издевательских голосов больше не было слышно, и при малейшем шорохе рысь скалила зубы и угрожающе рычала.

«Наверное, я ее добыча…» — подумала Лилиан, снова закрывая глаза. Ей страшно хотелось пить.

«Я могу принести тебе одну каплю… — услышала она в самой себе голос —…одну-единственную каплю…»

Резко прыгнув в сторону, рысь скрылась в темноте, но вскоре опять появилась, осторожно неся в зубах узкий, продолговатый предмет. Она держала его в зубах до тех пор, пока Лилиан не взяла его. Рог! Старинный, приспособленный для питья рог. И на самом его дне была капля какой-то влаги. Лилиан поднесла рог ко рту, капля жидкости попала ей на язык и… Ее обожгло! Нет, это была какая-то ни с чем не сравнимая свежесть… Мысли Лилиан мгновенно прояснились, дыхание стало свободным и мощным, она почувствовала во всем теле упругость, жажду движения.

«Что это было?» — подумала она, садясь на каменный пол.

«Мед Поэзии… — ответил ей внутренний голос. — За последние пятьдесят лет Бегущей По Волнам удалось собрать одну-единственную каплю…»

Рысь сидела рядом, высунув кончик розового языка. Лилиан показалось, что она улыбается.

«Эти помешанные на материализме людишки, время от времени проникающие сюда, очень боятся меня… — продолжал внутренний голос, — но я не могу уследить сразу за всеми, при всей моей сноровке и подвижности…»

До Лилиан наконец дошло, что она беседует с сидящей возле нее рысью.

«Как ты попала сюда?»

«Я родилась на воле. Но один подонок убил мою мать. Такой низкорослый, тщедушный, ничтожный выродок, с маленькими, крысиными, бегающими глазками и вечно красным от выпивки безобразно курносым носом. Иван Иванович Коробов! Ты когда-нибудь слышала о нем? Он убил мою мать из-за ее красивого, пушистого меха, а меня вместе с моей сестрой хотел по пьянке утопить — как обыкновенных помойных котят! Но лесник из жалости, может быть, просто желая со временем подзаработать на нас, взял нас обеих в свою хибару и кое-как выкормил коровьим молоком. Оказавшись слабее меня, моя сестра вскоре погибла, а меня, еле живую от недоедания, продали в цирк — за весьма кругленькую сумму. Какому-то идиоту взбрело в голову приручить меня и заставить проделывать всякие дебильные трюки. Приручить рысь! Рысь, рожденную на воле!.. Он начал с того, что стал меня всячески запугивать, он хотел сломить мое гордое упрямство, сделать из меня просто кошку. Но любая кошка, а тем более, рысь, может служить человеку только добровольно, по любви. Запугиванием, голодом и побоями тоже можно чего-то добиться, хотя ничего хорошего из этого никогда не выходило. Я много раз давала понять этому глупому дрессировщику, что со мной шутить не стоит. Но он не понимал моих намеков. И однажды, когда он в очередной раз принялся мучить меня, пичкая при этом тухлой козлятиной, я вцепилась ему в глотку. Я уверена, что он умер мгновенно, иначе я не была бы рысью. Это произошло ранним утром, когда не все его помощники были на месте, и мне удалось выскочить из клетки и удрать из цирка. В тот день на ноги была поднята вся милиция города…»

«Да, да, я читала об этом в газете, — перебила ее Лилиан. — Рысь в городе, на свободе! Милиционерам выдали боевое оружие, повсюду стояли посты. Это была настоящая облава! Но зверя так и не нашли!»

Облизав розовым языком свои белые усы, рысь легла на брюхо у ног Лилиан.

«В тот день, когда на меня охотился весь город, я встретила одну молодую женщину. Она была очень ласкова со мной, ее голос чем-то напоминал мурлыканье моей матери, когда она кормила меня и мою сестру молоком. И я пошла за ней. Мы спустились по склону зеленого холма, и я вошла в этот замок… Он стал моим убежищем».

«Но ведь ты же…»

«Да, я не человек. Но я — совершенство! Все во мне абсолютно гармонично. Я — сама красота. Я — воплощение поэзии природы».

Лилиан кивнула, протянула руку к лежащей у ее ног рыси, провела ладонью по пушистому, мягкому меху.

«Сюда приходили многие поэты, и все они совершали те же самые ошибки, что и ты…»

Лилиан встрепенулась.

«Скажи, какую ошибку я совершила!»

«Вспомни, о чем ты подумала у входа в замок?»

«Я подумала о том, что… могла бы неплохо приспособиться к этой жизни…»

«Вот именно! И вместе с твоим здравым смыслом в поэтическое измерение вторглась пошлая, повседневная реальность. Реальность приспособленчества, выгоды, успеха. С другими поэтами происходило то же самое. Никто, абсолютно никто не вошел в замок с чистыми помыслами! И подобно всем остальным, ты совершила еще и вторую ошибку. Ты впустила в поэтической измерение свой страх перед этой повседневной реальностью…»

Опустив голову, Лилиан тяжело вздохнула. Ведь даже теперь, находясь под защитой этой удивительной рыси, она ощущала в глубине души безумный, смертельный страх.

«А ведь я уже видела тебя однажды, — теребя ухо рыси, сказала Лилиан, — …в редакторском кабинете».

«Да, — скромно ответила рысь, — просто мне не хотелось, чтобы ты читала свои стихи этим мерзавцам».

«Но где же теперь все те поэты, которые попали в замок?»

«Все они погибли. Ни один из них не решился совершить прыжок… И я не знаю, сможешь ли ты сделать это. Знаю только, что кто-то должен это сделать. Должен очистить поэтическое измерение от пошлого здравого смысла, расчета, приспособленчества, тщеславия… Кто-то должен сделать замок обитаемым!»

Лилиан с удивлением посмотрела на лежащего возле ее ног зверя. Уши с пушистыми кисточками то заламывались назад, то становились торчком. Животное было начеку!

«И у меня есть надежда, что ты сможешь побороть в себе этот страх. Мое кошачье чутье подсказывает мне это. Вот почему именно тебе я принесла эту единственную, драгоценную каплю меда Поэзии! Ты теперь очень сильная, Лилиан! Вставай и иди. Иди наверх».

Став на колени, Лилиан зарылась лицом в пушистый кошачий мех. Рысь была ее единственным другом в этом жутком, темном пространстве. Дикая, никем не прирученная кошка.

И она встала и бесстрашно пошла в темноту. Впереди были ступени. Лестница, ведущая в самую высокую башню без окон.

Лилиан шла и шла, и ступеням не было конца. Призрачный свет, падающий неизвестно откуда, сладковатый запах тлена, затхлый, застоявшийся воздух… Наконец она увидела перед собой стену. Дальше пути не было. И рядом с крошечной, узкой площадкой, на которой она стояла, была дверь — она была открыта и вела куда-то в темноту.

«Еще одна ловушка? — тревожно, но уже без прежнего смертельного страха подумала Лилиан. — Захлопывающаяся наглухо дверь очередной камеры пыток?»