Иван Панкеев - Копья летящего тень

Девица та, дай ей, конечно, Бог благополучия, циничным своим словосочетанием сдвинула какой-то камешек во внутренней моей пирамиде, и через образовавшееся отверстие я стал видеть не цифры — сколько-то там человек на сто тысяч населения и сколько процентов, а — самих самоубийц.

Сначала я даже не понял, что произошло. Помню — как это было. Добыл очередную годовую сводку по Австралии — одиннадцать человек. Чтобы понять, сколько же всего тысяч жителей лишился остров, пошел в библиотеку — узнавать общую численность австралийцев. Пока шел — всего-то два лестничных пролета и длинный коридор — в сознании почему-то появлялись и гасли фотографии, похожие на застывшие кадры кинохроники. «Странность какая!» — подумал я, зная, насколько трудно придумать чужое лицо; а в том, что я никогда не встречался с проплывающими перед внутренним взором людьми, сомнения не было: милая, добрая старушка с глубокими морщинами; истеричный парень лет двадцати; прелестная белокурая бестия, за которой бегает, наверное, десяток поклонников: сколько ей — семнадцать, девятнадцать?

В течение дня несколько раз то одно, то другое лицо из непонятного этого пасьянса всплывало в голове (уж точно, что не в памяти — я их не помнил, хотя к вечеру и сам стал в этом сомневаться), и только ночью до меня дошло: их было одиннадцать!

Стоило осознать это, как, будто из рога ненужного мне изобилия, стали появляться новые и новые лица. Ни снотворное, ни водка не помогли. К утру, измученный, я понял, что увидел всех, кто покончил с собою в Австралии в течение года.

Надо ли говорить, что очередную сводку я принимал с известной тревогой. Ситуация могла сложиться драматично: если все повторится, то хоть бросай работу. Ведь только в одной стране бывает до восьмидесяти тысяч самоубийц в год; а среди обязательных стран в моем исследовании — Венгрия, Дания, Финляндия, Россия, Франция, Германия, Швеция, Норвегия, Австралия, США и Великобритания. Пусть даже по пятнадцать-двадцать тысяч в год на каждое государство, и того с головой хватит, чтобы или в психушку загреметь, или самому в петлю полезть.

Увы, ситуация повторилась — на сей раз с Францией, где самоубийц ровно в два раза больше, чем в Австралии.

Я ли чем провинился перед милосердным Богом? Души ли добровольно покинувших сей мир и похороненных за кладбищенской оградой нашли во мне понимающего, хотя и не оправдывающего их? Или то и другое совместилось?

Какими бы не оказались причины, участь моя была плачевна. Не облегчили ее ни посещения церкви, ни советы приятеля-психиатра. Последний, кстати, осторожней, чем обычно, разговаривал со мной, будто с потенциальным пациентом, и именно эта его осторожность натолкнула меня на мысль об опасном, но необходимом эксперименте. Надо было понять, то ли со мной происходит, о чем я думаю, или это — странные побочные явления? «Коль уж ты ученый, так и давай, доказывай или опровергай, а не строй догадки!» — подначивал я себя.

Короче, собравшись с силами, я запросил данные за последний месяц у коллеги-суицидолога из не очень большого областного города. Тот информировал меня по телефону, и короткий наш разговор едва не стоил приятельских отношений.

— Ты что, сверхконкретикой занялся — по городам? — поинтересовался он.

— Нет, хочу проверить одно наблюдение.

— Если не секрет — какое?

— Извини, Коля, пока секрет, я еще сам точно не знаю, как это назвать.

— Ну, как знаешь, — голос его стал сухим. — Значит, за месяц? Слава Богу, как никогда — всего трое. Другие данные нужны?

— Постой, постой… Парнишка, лет пятнадцати, черноволосый такой, худой; старуха, и еще мужик, чуть за тридцать, астеник?

Наступила пауза. Не знаю, долго ли она длилась — я все еще был под впечатлением от проплывающих передо мною лиц. Наконец в трубке раздался обиженный голос Николая:

— А зачем спрашивал, если сам все знаешь? Или проверить решил? Так ты не прямое, а косвенное начальство, в следующий раз можешь делать официальный запрос. Парню — да, пятнадцать, скрипач, выбросился из окна, я был у родителей, читал его письмо, смотрел фотографии: такому генофонд нации улучшать надо, а он — из окна. Других не видел, но женщине семьдесят восемь, сломала шейку бедра, невестка ухаживать отказалась и она приняла снотворное, две упаковки. С мужиком не все ясно: повесился, и все. Так значит, ты не хочешь объяснить, зачем тебе понадобилось проверять меня?

Как я ни старался убедить его в том, что никакая это не проверка, а всего лишь необходимая мне информация, он не поверил. Сошлись на том, что в ближайшие дни я приеду в командировку и все расскажу. Распрощались, против обычного, с чувством досады, неудобства и вины.

Теперь я знал, что надо делать. Во-первых, конечно, поехать к Николаю и на месте окончательно убедиться в том, что видел именно их. Во-вторых, пока придется оперировать лишь относительными цифрами: все-таки десять-двадцать человек — это не десятки тысяч. И, в-третьих, постараться выяснить сам механизм этих лиц в моем сознании.

«С чего все началось? С данных по Австралии? Или с той девицы студентки с ее «личным выбором»? Надо обязательно разобраться, не то сойду с ума. Пусть это будет научным экспериментом — наблюдение над собой: с фиксацией в журнале, выводами. Какая, к черту, фиксация? Собственного сумасшествия, что ли? Кто мне поверит? Где доказательства, что я их вижу? А разве описания на расстоянии, по одним лишь цифровым данным и географии — не доказательство?» — голова раскалывалась от вопросов и предположений, и на грядущую командировку я смотрел, как на бегство от самого себя, хотя понимал, что в областном центре могут поджидать открытия и похлеще.

…А ночью они пришли. Все трое. Это были уже не фотографии. Происходящее напоминало скорее цветной фильм, в котором и сам я принимал участие, одновременно видя действие со стороны; да, именно так — я видел и себя, и их; причем, в той «действительности» я сидел на том же самом диване, на котором и в реальности. Старушка и мужчина сели в кресла по бокам журнального столика, подросток разглядывал корешки книг.

— Не бойтесь нас, Александр Викторович, — мягко и даже как-то тепло произнесла женщина. Впрочем «произнесла» — не совсем точно, потому что губы ее все так же улыбались, и не понятно было, откуда доносятся слова. Она лишь смотрела на меня спокойными выцветшими глазами.

— Да я уже и не боюсь, — подумал я про себя, — только странно все это…

— Ну вот и хорошо, — посмотрела она на меня, — вовсе не хотелось бы пугать или огорчать столь доброго человека. А что до «странности», то Володя лучше сможет объяснить…

Смугловатый подросток медленно, нехотя оторвался от книжных корешков. Стало ясно, что говорят они глазами, а не губами. Просто смотрят, и слышишь, или понимаешь, о чем они думают. Наверное, там нет необходимости скрывать мысли.