Иван Панкеев - Копья летящего тень

Но, как выяснилось, «канцелярия» светлых сил тоже не зря хлеб ест (или нектар, не знаю, что у них там идет в пищу) — с другой стороны подлетают ангелы, и каждый грех «отбивают» перечислением детально зафиксированных добрых дел.

Слева: «Обманул девушку в таком-то году», а справа — «Зато подал милостыню столько-то рублей такому-то нищему такого-то числа такого-то года»…

И так — сотни раз, по каждому поводу, на каждом «этаже».

Нечто подобное есть в размышлении о мытарствах в житии Василия Нового. Но одно дело — читать, а другое — слышать из уст собственного приятеля, который о Василии Новом никогда и не слышал.

Тем более что рассказ приятеля был куда страшнее, хотя бы в силу того, что значительную часть «грехов» мы совершали вместе — к примеру, как он любил раньше говорить, водку пьянствовали и безобразия нарушали. Уж не говоря о сотнях срамных частушек и перемывании костей знакомым.

Короче, «путешествие души» позволило ему увидеть, сколько он всего натворил и как за это придется расплачиваться, и он срочно перешел на другой образ жизни. А считая себя моим другом, решил и меня, грешного, наставить на путь истинный, пока не поздно.

Скоропалительно наставляться на этот путь я не стал, но рассказ о «коконе» меня заинтересовал. Вдруг подумалось, что не случайно я стал тогда бояться своего «кокона», страшась, что он не раскроется. Подлило масла в огонь и то, что его «путешествие» по времени совпало с моими тогдашними тревогами.

По привычке, выработанной годами, я вечером записал услышанное и, перечитав утром, нашел, что получился вполне приличный рассказ и даже — полезный.

Но рассказ почему-то усиленно сопротивлялся обнародованию. Сначала я забыл его дома. Потом не оказалось на месте редактора, которому хотел его отдать. Кончилось все тем, что вечером, прямо у выхода из метро, на меня напали, ударили по голове и выхватили сумку, в которой, кроме денег, телефонной книжки, документов, диктофона и злополучного рассказа, больше ничего и не было.

Отлеживаясь с сотрясением мозга, я размышлял над тем, случайно все это произошло или же за всем этим что-то кроется? Конечно, не самое лучшее время для размышлений, но подумалось, что материально все — и мысль, и слово, и настроение. Одно — с плюсом, другое — с минусом. И почему бы «путешествию», о котором говорил приятель, не существовать в действительности? Ведь, если было не со мной, это еще не основание полагать, что этого не было вовсе и не может быть.

Я еще не оклемался, когда позвонила она. Говорили почти ни о чем, но явно чувствовался намек: мол, писать надо о том, что сам чувствуешь, а чужая душа — потемки, и не надо в нее лезть. Прямо какая-то мефистофелевская борьба за души!

А рассказ о путешествиях души я все же восстановил. И теперь напечатаю его. Не потому, что я такой смелый. Просто после гибели приятеля те чувства и переживания стали уже и моими.

Его смерть была и пока остается таинственной и не до конца распознанной мною, и потому говорить о ней со всей определенностью еще рано. Все должно идти своим чередом. Уверен лишь, что без влияния нашей знакомой и тут не обошлось. Но его рассказ настолько прочно засел в памяти, что и сам я все чаще подумываю о последующих испытаниях.

Хотя, если вдуматься, загадочная знакомая сыграла не такую уж и плохую роль. Может, проверяла, могу ли впасть в грех отчаяния, поверить в темные силы и вступить в союз; а может, готовила и его, и меня к тому, что неизбежно ждет каждого — к расставанию с «коконом»?

Наверное, есть посредники между Жизнью и Смертью, и она — из их числа.

Надо же кому-то приостанавливать нашу суету и напоминать, что не одним днем живем. Иначе действительно не избежать того кошмарного, запредельного, ужасного «путешествия души», перед которым хоть и не умирай.

…Стоило принять это решение, как снова в мыслях поселилась она. Но уже — иная. Господи, да кто она мне в конце-то концов?

Ну ладно, кто она мне — уже почти ясно. Посмотрим теперь, кто я — ей.

1997

Мне не довелось встретить ни одного человека, который не задумывался бы о том, что будет с ним после смерти. Не с телом — тут все ясно. А с той сущностью, которую называют душой. Есть он вообще, тот мир, или его нет? Как быть с раем и адом? К чему готовить себя?

Не удивительно, что книги «Жизнь после смерти» и «Жизнь после жизни» сразу стали бестселлерами, ибо это волнует и интересует всех.

А самая большая, самая светлая, самая божественная сила — Любовь, — она сохраняется после смерти или тоже исчезает, растворяется? Ведь не может же такого быть — чтобы вовсе ничего не оставалось от нее?

Задавшись этим вопросом, я вооружился диктофоном и «пошел в народ». Удивительных историй, которые мне рассказали, хватило бы на отдельную книгу. Я же отобрал лишь два таких рассказа. О любви ли они? Я уверен, что о ней. А вы судите сами.

«Помнишь деда Леню? Ну, как не помнить, конечно, помнишь — все ты ему цигарки из своей Москвы привозил. Вот три года уже будет, как помер. Это я к тому, что на поминки не забудь прийти, во вторник я буду поминки делать. Время теперь, конечно, такое, что все дорого, да не дороже души. Я уже всех соседей позвала, картохи нарыла, гуси вон ходят, своего часа ждут. Приходи, гляди, и меня не обижай, и деда Леню не гневи. А что ты улыбаешься? Думаешь, совсем бабка Вера из ума выжила? Может, и выжила, да не совсем. Раньше-то я тоже думала: ну, помер, и царство ему небесное, земля пухом, а мне одной теперь век коротать. Ан, опять же, получается, не одной. Оно, может, если б сразу какого старика приняла, то все по-другому и вышло бы. А так — перед Богом дедовой женой и осталась, значит, и он, как был мне хозяин, так и по сей день хозяин. А раз так, то и жить надо, как Бог велел, по-людски. И день Ангела не забывать, и день Смерти помнить. А то вот в прошлом году… Помнишь, какие цены бешеные в прошлом году были? Что ни возьми, ни к чему не подступиться, пенсии только на хлеб да на сахар и хватало. А тут подходит, значит, два года, как дед помер. Прикинула — какие там поминки! Думаю — схожу на могилку да мужикам, где раньше дед работал, бутылку занесу — и хватит. Он-то помер, ему там все равно, а мне тут жить с огорода, да на копеечку. Подумала так — на том и порешила. Ну, посидела с бабами вечером на лавочке, вот на этой самой, где с тобой сейчас сижу, пришла в хату, к косяку прислонилась, и так смурно мне стало, так тоскливо — хоть плачь, хоть вой, хоть об стенку головой. Гляжу да вспоминаю: тут вдоль стены на табуретках гроб стоял, там, в головах, я сидела, слезами обливалась… И то ли в голову мне что ударило, то ли в самом деле было — а стал тот гроб перед глазами и стоит, как в день похорон. Приглядываюсь, а дед мой, Леня, приподнимается, встает. Я перепугалась. И, знаешь, не то страшно было, что он встает, а то, что в хату кто войдет, а он, получается, живой. Я его спрашиваю: «Ты что это встаешь? А ну кто увидит — как же я людям на глаза покажусь? Ложись, Леня, я ж тебя уже похоронила, что это тебе на ум пришло опять вставать?» А он мне отвечает: «Я есть, Вера, хочу. Ты меня покорми, и я опять лягу». И тут у меня, как гром в голове: да это ж до него моя думка дошла, что я поминки по нему не хотела устраивать! Я ж на лавочке сидела и про это думала, а он прознал. А они ж там, наверно, ждут, чтоб их помянули, чтоб памятью своей покормили, или не знаю чем, но чтоб не забыли. Говорю ему: «Чем же кормить-то тебя, я и не знаю — ты ж помер уже как два года». А он мне: «Я, Вера, до поминок подождать могу, только ты не забудь, а то плохо мне будет, весь год я ждал, чтоб ты меня покормила». Да где уж забыть, разве такое забудешь? Пообещала я деду, что справлю все честь по чести, и он тихонько так, как во сне, опять на подушку лег и присмирел. Я руки к нему протянула, шаг сделала, а гроб, знаешь, как через слезы — расплывается, расплывается… И пропал совсем. Подхожу к тому месту, где он стоял, а там запах такой, не знаю, как и сказать — травянистый, как на сеновале. Ну, понятное дело, утром я и всю пенсию свою, и немножко от смертных, на ТОТ день отложенных, взяла, в магазине водки для мужиков купила, да конфет для детей, да сахару на компот, да хлеба белого, а остальное все свое, с огорода, да трем гусакам головы отрубила, лапши сама накатала, винца прошлогоднего из погреба достала — так поминки по деду и справила. Не дороже денег получилось, зато душа на месте. А через две недели почтальонка приходит, пенсию приносит. Гляжу — многовато, не так, как раньше. Спрашиваю, не просчиталась, мол, часом? А она говорит, что это нам, пенсионерам, надбавили, теперь почти в два раза больше получать будем. Я потом уже подумала: а может, старик мой и про это загодя знал? Так ежели б я тогда поскупилась, потом сама б себя от стыда съела поедом. Так что правду говорят: делай по совести, а Бог не даст пропасть. И ты, коль к этому времени приехал, приходи помянуть деда Леню, вы же с ним вон сколько цигарок этих выкурили, разговоров переговорили, пока он живой был — до полуночи сидели… Царство ему небесное. Не забудь, значит, во вторник приходи. А если с машинки этой ( диктофон — И.П. ) писать будешь, то и напиши — кто посмеется, а кому, глядишь, и на пользу пойдет».