Наталья Александрова - Сокровища Ирода

– Пропало что-нибудь?

– А я знаю?! – Соловый раздраженно взглянул на Дмитрия Алексеевича, как будто тот был причиной всех его неприятностей. – Вы ведь никогда не ведете нормальный учет ценностей!

В это «вы» он вложил все свое негативное отношение к научным сотрудникам музея, с которыми служба безопасности вела бесконечную и безнадежную войну: ученым для работы постоянно требовались музейные экспонаты, и они никогда не оформляли должным образом их изъятие из запасников, поскольку иначе на это уходило бы все их рабочее время и вести саму научную работу было бы совершенно некогда…

– А кто эта болезненная женщина, которая всеми командует? – поинтересовался Старыгин.

– О, это знаменитость! – Соловый уважительно понизил голос. – Майор Ленская, легенда управления! Великий сыщик! От ее взора ничто не скроется!

– Эта? – неподдельно изумился Старыгин. – Да вы меня разыгрываете!

– Какое там! – Соловый махнул рукой. – Вы не глядите, что она такая неказистая с виду. Она упорная, вцепится, как бультерьер, и не отстанет, пока своего не добьется! У нее там среди коллег прозвище такое – Чума. Так что, Дмитрий Алексеевич, если у вас имеется скелет в шкафу – лучше сразу признайтесь, она его все равно найдет!

– Ну, если у вас еще сохранилась способность шутить – значит, не все так плохо!

– Какие шутки! – отмахнулся Соловый и снова полез в карман за сигаретой.

Но тут из кабинета снова выглянул тот самый молодой человек с рысьими глазами и поманил его к себе – у Ленской появились новые вопросы.

До конца дня Старыгин машинально выполнял свою работу: снимал с картины слой старого лака, отчищал загрязненные участки холста. Голова его при этом была свободна, точнее – занята совершенно другими мыслями.

Он думал об убийстве Тизенгаузена, о том, совпадение ли то, что оно произошло на следующий день после их встречи, вернее после того, как он передал Карлу Антоновичу странное кольцо.

Вообще, ситуация с кольцом Дмитрия Алексеевича очень беспокоила.

Он сам не мог понять, почему утром, во время разговора с милицией, не сказал ни слова об этом кольце, о том, что накануне оставил его у Тизенгаузена. Что-то остановило его, какой-то внутренний голос…

Вообще, он не представлял, как быть с этим несчастным перстнем: ведь он позаимствовал его для работы в восточном отделе, и если не отдаст вовремя, у всех будут неприятности: и у него самого, и у Валентина Сорокина… Единственный, кого это уже не волнует, – Карл Антонович Тизенгаузен…

Вспомнив о нем, Старыгин снова задумался.

Почему в руке у Тизенгаузена нашла записку с его именем? Он хотел позвонить ему в ту минуту, когда его застал убийца? Или хотел к чему-то привлечь внимание Старыгина?

Дмитрий Алексеевич взглянул на часы и понял, что рабочий день давно уже кончился. Он убрал инструменты, спрятал картину в несгораемый шкаф, переоделся и вышел из комнаты.

Старыгин шагал по опустевшим коридорам музея в глубокой задумчивости и пришел в себя, когда понял, что стоит перед кабинетом Тизенгаузена.

В коридоре не было ни души, на двери кабинета красовался листок бумаги с жирной печатью.

Поддавшись внезапному побуждению, Старыгин осторожно отклеил бумажку с печатью от одной из створок и толкнул дверь.

Как ни странно, она не была заперта.

Дмитрий Алексеевич проскользнул в кабинет и огляделся.

В комнате было почти темно, в ней царил почти такой же порядок, как при жизни хозяина, только появились какие-то новые, непривычные запахи: кроме старого дерева, книжной пыли и характерного аромата старины, здесь теперь пахло табаком, оружием и еще каким-то лекарством – этот запах остался после милиции.

Старыгин включил настольную лампу. Она осветила круг на столе, в том месте, где днем лежал Тизенгаузен. Приглядевшись, Дмитрий Алексеевич разглядел на столешнице небольшое пятно крови. Разумеется, злополучного кольца не было – если бы оно и лежало на виду, его, конечно, взяла бы милиция в качестве вещественного доказательства. Теперь Старыгин сам не понимал, на что он надеялся, когда вошел в кабинет. Даже если кольцо находится где-то здесь, он не найдешь его без тщательного обыска. Такой обыск не проведешь в одиночку. А вот если его здесь застанут, то неприятностей не оберешься. Майор Ленская и так дала Старыгину понять, что считает его если не главным подозреваемым, то замешанным в этом деле по уши…

Дмитрий Алексеевич склонился над столом. Он вспомнил беспомощную позу мертвого человека и невольно вздрогнул.

Тизенгаузен держал в руке телефонную трубку… кому он хотел позвонить в свой последний миг?

Самое логичное предположение – что он, умирая, набрал номер милиции или, еще вернее, службы безопасности музея. Ведь руководство музея часто напоминало сотрудникам, что в случае любых криминальных происшествий следует вызывать именно эту службу, а не городскую милицию, чтобы не выносить сор из избы…

Проверить это было очень просто.

Обернув руку носовым платком, чтобы не оставлять на трубке отпечатки пальцев, Старыгин снял трубку и поднес ее к уху, после чего нажал на аппарате кнопку повтора.

В трубке послышались сухие щелчки набора, но вместо голоса дежурного службы безопасности или диспетчера милиции Дмитрий Алексеевич услышал приятный женский голос:

– Вы позвонили в справочную службу «ноль восемь». Вас обслужит первый же освободившийся оператор. Оставайтесь на линии, ваш звонок важен для нас!

Старыгин тупо уставился перед собой.

Зачем в последний миг жизни Тизенгаузен позвонил в справочную службу? Что он хотел узнать? Глупость какая-то!

– Вы позвонили в справочную службу «ноль восемь». Оставайтесь на линии. Ваш звонок важен для нас! – повторил мелодичный голос в трубке.

Но для Тизенгаузена этот звонок был гораздо важнее, если он набирал номер, умирая…

Старыгин по-прежнему смотрел на стол. Его взгляд был прикован к пятну крови.

Вдруг он вгляделся в это пятно, поднял лампу, чтобы осветить его еще ярче…

Это было не просто пятно. Это был след от окровавленного пальца, и этот след напоминал смазанную восьмерку.

Сходство было очень отдаленным, но трудно ожидать хорошего почерка от умирающего человека!

Судя по всему, днем милиция не обратила внимания на пятно, потому что его форма стала видна только при ярком электрическом свете настольной лампы.

– Вы позвонили в справочную службу «ноль восемь»… – снова раздался женский голос в трубке.

Старыгин машинально положил трубку на аппарат, и вдруг его осенило: звонок в справочную службу не был случайным! Карл Антонович сначала нарисовал восьмерку на столе собственной кровью, потом набрал ту же цифру на телефоне – чтобы привлечь к этой цифре внимание того, кто найдет его труп!