Наталья Александрова - Тайна золота инков

Аля спохватилась, заперла дверь на замок, повернулась, чтобы уйти из прихожей.

На полу валялась светлая куртка Федора.

Она машинально наклонилась, чтобы поднять ее и повесить на прежнее место, чтобы все здесь осталось как было, и увидела какую-то бумажку, выпавшую из кармана. Спереди по куртке шла полоса грязи, как будто велосипедист проехал.

Аля покачала головой, потом подняла бумажку, равнодушно взглянула на нее.

Кассовый чек с бензозаправки.

Иностранный. Все надписи на каком-то славянском языке, но латинским шрифтом.

Номер помпы, сорт и количество проданного бензина, общая сумма – сто сорок злотых…

Злотые… это ведь польская валюта, значит, чек с польской бензозаправки.

Аля невольно вспомнила свою недавнюю поездку. У нее по карманам до сих пор завалялось несколько злотых.

И вдруг ее словно обухом по голове ударили.

Чек с польской бензозаправки лежал в кармане Федора.

Но ведь Федор говорил ей, что никогда не был в Польше! Зачем ему было ее обманывать?

А зачем он наврал ей про свой успешный бизнес в Тюмени?

Она снова уставилась на злополучную бумажку.

Да, никакого сомнения – сто сорок злотых! Ниже отпечатана дата.

Ей стало совсем плохо.

Шестое июля. Те самые дни, когда она сама была в Польше. Всего за два дня до смерти профессора Любомирского.

Как говорил ей симпатичный польский капрал?

Чтобы определить подозреваемого, он перебрал всех, у кого была возможность совершить убийство и у кого был мотив.

Ее саму капрал исключил из числа подозреваемых, потому что у нее не было мотива, хотя и была возможность. А вот у Федора как раз мотив есть.

Она убедилась в этом сегодня, когда узнала, что он должен большие деньги серьезным людям из Тюмени. В этой ситуации страховка профессора может его спасти. Да еще и дорогая квартира, которую он унаследует…

У Федора есть мотив, но до этой минуты Аля была уверена, что у него не было физической возможности совершить убийство, потому что в момент преступления его не было в Польше.

И вот злополучный кассовый чек переворачивает все с ног на голову…

Как же он так прокололся, с чеком-то? А ведь он измазал чем-то куртку еще в Польше, поняла Аля. Приехал и бросил ее в прихожей, носить ее нельзя. Жены-то нету, чтобы проследить, бельишко постирать, вещи в химчистку отдать… На домработницу Федор не зарабатывает.

Прежде чем вещь стирать или сдавать в чистку, люди обычно карманы тщательно обшаривают, чтобы чего нужного не лишиться. А он сунул чек машинально в карман да и забыл о нем. Ну, вылетело из головы совершенно. У него забот-то здесь, в городе, полон рот. Нужно от кредиторов прятаться, квартиру в наследство оформлять, да еще дурочку из страховой компании охмурять, чтобы денежки скорее выплатили. Земля у него под ногами горит, а тут какой-то чек с заправки, да кто поверит этой бумажке!

Федор был в Польше именно в те дни, когда убили его дядю, что и делает его подозреваемым. Но даже не это самое страшное. Самое страшное – что он соврал ей, сказал, что никогда не был в Польше, и сказал до того, как узнал о дядиной смерти и об унаследованных деньгах.

Значит…

Значит, он знал об этом раньше, до того, как она ему об этом сообщила. А перед ней ловко разыгрывал удивление и неосведомленность. Потому что хотел убедить: он не имеет никакого отношения к дядиной смерти.

И еще… пустил в ход все свое мужское обаяние, чтобы вскружить ей голову, свести ее с ума, сделать своим слепым орудием. Чтобы она помогла ему получить страховку.

И это у него почти получилось!

– Дура, какая же я дура! – воскликнула Аля в полный голос и согнулась пополам, как будто ее со страшной силой ударили в живот.

Он нашел к ней безошибочный подход, говоря о том, какой он простой, безыскусный, как стремится к семейной жизни, к простым человеческим радостям, любит детей…

Он угадал с ней на сто процентов, попал в яблочко, прочитал ее как открытую книгу.

После Максима с его сложными душевными движениями и с его паническим страхом перед бытом, унылой повседневной жизнью, пеленками и кухней Федор показался Але таким настоящим, таким естественным!

Она даже подвела под это теоретическую базу, внушив себе, что Федор – сибуй, а все потому, что ей до боли, до безумия хотелось простого семейного счастья…

Ее затошнило от отвращения к самой себе, к Федору, к жизни, которая всегда норовит ударить по самому больному. Она едва успела вбежать в ванную, наклониться над раковиной, и ее вырвало. После этого стало немного легче, но все равно Аля не хотела больше ни минуты оставаться в квартире, где только час назад она была почти счастлива и где ее так подло, так грубо обманули.

Она быстро собралась, кое-как причесалась, а когда с отвращением сбросила с себя рубашку Федора, на пол выпал блокнот в зеленой кожаной обложке.

Аля глянула растерянно. Ну да, она нашла его в кабинете профессора. Он был спрятан в лампе…

Это было совсем недавно и невероятно давно, когда она еще была счастлива, еще верила в людей.

Или, по крайней мере, в одного человека. Когда считала, что ей сказочно, невероятно повезло, что жизнь наконец-то повернулась к ней своей светлой стороной, что она встретила человека, с которым у нее получится создать семью… Какая дура! Но это она уже себе говорила. И неоднократно.

Теперь все изменилось. Вряд ли Аля сразу поумнела, но стала другим человеком.

Прежняя Аля не взяла бы чужой блокнот, а положила бы его на место. Или отдала бы Федору. Это не ее блокнот, не ее квартира, не ее тайна.

Но теперешняя Аля, ставшая гораздо старше и циничнее, положила блокнот к себе в карман. Она решила прочесть его на досуге. Может быть, записи помогут ей что-то понять, помогут в чем-то разобраться. Во всяком случае, Федору она его не отдаст.

Через час она уже была дома.

Ей хотелось только одного: остаться в пустой квартире, запереться на все замки, никого не видеть и не слышать. Ни Максима, ни Федора – никого.

Аля влезла в удобные домашние тапочки, в старую уютную вязаную кофту, растянутую на локтях, уселась в кресло и уставилась в пустоту перед собой.

Через некоторое время затекла шея, и вообще сидеть стало скучно и неудобно. Захотелось лечь на диван и капризничать и чтобы кто-нибудь приносил то сладкого чаю, то кофе с молоком, то какао, то булочку со сливками, то слоеный пирожок с грибами. Еще шоколадных конфет, яблок и бананов, а она, Аля, чтобы от всего отказывалась и отворачивалась к стене молча.

Нет, так не пойдет. Лечь-то она может, но никто не станет прыгать вокруг нее и предлагать разные вкусности. Только сама себе может принести, но это совсем неинтересно.

Она тут же принялась перебирать события последних дней и корить себя за то, какой дурой оказалась.