Стивен Джонс - Вампиры

Пытаясь собрать разбежавшиеся мысли, я сосредоточилась на Келли, с которой произошло волшебное превращение. Позже я неоднократно наблюдала подобные метаморфозы и каждый раз изумлялась, а уж в первый раз это и вовсе показалось мне то ли чудом, то ли происками дьявола.

Она вдруг выросла, как надувная кукла. Щеки ее зарумянились. Плечи поднялись, и спина распрямилась. К тому времени, как мальчики нашли нас и вбежали в гостиную, полные сил, завывая, как автомобильные сирены, и впуская следом за собой свежий воздух, она уже протягивала к ним руки и вся лучилась радостью. Белая меховая накидка соскользнула с плеч Келли и упала прямо на каминную приступку у нее за спиной, так что я даже подумала, как бы не случилось пожара.

В тот день я просидела у Келли довольно долго, хотя и не собиралась. Когда она рекомендовала меня детям как «старую университетскую подругу», Джошуа, тот, что помоложе, взглянул на меня с благоговением и спросил:

— А папу вы тоже знаете?

Я ответила, что знаю или, по крайней мере, знала. Он кивнул. Это был очень серьезный ребенок.

Обедали мы на свежем воздухе, в патио. Я смотрела, как дети балуются с разбрызгивателем и балансируют на батуте, растянутом во дворе; смотрела, как Келли подставляет свое тело солнцу, подобно хамелеону. Она оказалась суетливой хозяйкой. Порхала между нами и очень беспокоилась, не нужно ли чего мне или мальчикам. Все время спрашивала, достаточно ли сладок лимонад и не слишком ли много майонеза в сандвичах. Если кто-нибудь из нас переставал жевать, она явно расстраивалась. Сама при этом ничего не ела, будто ей это было не положено. Она не отбивалась от насекомых, не обмахивалась газетой и не жаловалась на жару. Со мной почти не разговаривала; с детьми была нетерпелива. Она смотрела, как мы едим и играем, и лицо ее выражало тревогу, как будто она не была уверена, что все правильно понимает.

Я чувствовала себя неловко, поскольку не привыкла долго сидеть на одном месте безо всякого занятия — без телевизора, газеты или вязания. В конце концов я встала и пошла играть с мальчиками. Я забросила куда-то новую желтую летающую тарелку, посрамила Клэя в прыжках на батуте, окатила Джошуа водой из разбрызгивателя. Я вела себя неуклюже, и детям это не понравилось: своим вторжением я нарушила привычный ритм их игры.

— Хватит! — закричал Джош, когда в него ударила струя воды, а Клэй просто соскочил с батута и величественно удалился, как только заметил, что я встала рядом.

Я принялась бесцельно бродить по двору. Алые и рыжеватые розы взбирались по ограде; я потрогала их лепестки и шипы, склонилась, чтобы вдохнуть аромат.

— Рону нравятся розы, — послышался голос Келли у меня за спиной. От неожиданности я подскочила на месте: я и не заметила, что она подошла так близко. — Поэтому мы и посадили эти кусты. Вообще-то они очень капризные. Я еще толком не научилась за ними ухаживать. Но Рон покупает мне специальные книги.

— Какая красота, — восхитилась я.

— И масса труда. А сам он ничего не делает. Все висит на мне.

У меня под боком, словно из-под земли, вырос Клэй. В руках он держал семейную фотографию в застекленной рамке — такую большую, что ребенку приходилось держать ее двумя руками.

— Клэй! — грозно воскликнула Келли. Голос ее прозвучал неожиданно резко. — Осторожно, не урони!

— Я отнесу ее на место, — мягко сказал мальчик, пытаясь успокоить мать. Потом обернулся ко мне и сообщил очень серьезным тоном: — Смотрите, вот мой папа.

Не знаю, что я должна была сказать, какой реакции он от меня ждал. Я посмотрела на Клэя, на его брата, стоящего на другом конце двора, на фотографию. Она была сделана несколько лет назад: мальчики были заметно моложе. Келли была бледна и очень мила; она прижималась к мужнину плечу, хотя фотограф наверняка просил ее держаться прямо. Мужчина в форме, стоящий в центре семейной группы, был выше, румяней и намного представительней, чем тот Рон, которого я знала.

— Ты очень похож на него, — нашлась я наконец. — Вы оба на него похожи.

Мальчик нахмурился, удовлетворенно кивнул и потащил портрет обратно в дом.

Я сидела на детских качелях и наблюдала за серой пичугой, пристроившейся на яблоневой ветке. В это время года, между цветением и созреванием плодов, еще трудно сказать, каким будет урожай. Я праздно размышляла о том, готовит ли Келли яблочное пюре и любят ли Рон и мальчики яблочный пирог.

— Мой папа повесил эти качели для нас! — сердито прокричал Джошуа, плескавшийся в бассейне.

Я взяла кувшин с лимонадом и пошла в дом, чтобы добавить в напиток немного льда, хотя никто и не просил меня об этом.

Оказавшись одна у Келли на кухне, я ощутила то чувство близости, которого мне так недоставало. Наверное, она проводила здесь много времени, готовила еду, и все же во всем помещении не было ничего, что свидетельствовало бы о характере и привычках хозяйки. Я огляделась вокруг.

Картинки на стене над микроволновкой самые банальные: квадратного формата репродукции, изображающие овощи — помидоры, морковь и початок кукурузы, все очень мило. На посудомоечной машине — подставка для специй, на ней — две красно-белые жестянки и две ничем не примечательные стеклянные бутылочки: корица, чесночный порошок, соль и перец. Ничего особенного. Ни тарелки, отмокающей в раковине. Ни куска мяса на стойке, размороженного к ужину.

Я поймала себя на мысли, что, если заглянуть во все шкафы, во все ящики и вглубь холодильника, я непременно найду что-нибудь особенное, но я ни за что не смогла бы решиться на такой циничный обыск. Теперь-то я понимаю, что все равно ничего не нашла бы. Ни припрятанных ею любимых чипсов. Ни посуды, имеющей какое-то особое значение. Ни фирменных рецептов. Возможно, в морозильнике я обнаружила бы эскимо для Клэя и Джоша и, конечно же, упаковку из шести бутылок пива «Coors Lite» на верхней полке холодильника — для Рона. Но как бы внимательно я ни искала и как бы ни задумывалась над каждой находкой, я не нашла бы ничего, относящегося к самой Келли, — только то, что она запасла для других.

Я поставила кувшин на стойку, встала посреди кухни, опустив руки по швам и закрыв глаза. Задержала дыхание. Я чувствовала себя запертой в плавучем ящике. Я слышала визг и крики детей на улице, гудение газонокосилки вдалеке, поблизости тиканье часов — но все эти звуки были как бы вне меня, они меня не касались. На меня наплывали многочисленные кухонные запахи, запахи уюта — кофе, корица, чеснок, — но меня никогда не угощали на этой кухне.

Я открыла глаза. Голова кружилась. Оказалось, что, сама того не замечая, я повернулась и теперь стояла лицом к небольшой комнатке, отделенной от кухни перегородкой. Скорее всего, это была кладовка или буфетная. Я заглянула за цветную перегородку из оргстекла, и у меня перехватило дыхание.