Андрей Дашков - Бледный всадник, Черный Валет

Патрульных это не остановило. Двое залегли за лошадиным трупом, а еще двое попытались пробраться противнику в тыл проходными дворами.

Мутант не стал ждать и двинулся навстречу той парочке, которая перекрыла ему дорогу. Молокососы не имели ни малейшего опыта или хотя бы теоретического представления о том, как вести перестрелку. Каждый из них успел выстрелить всего лишь по разу. Шестипалому хватило мгновения, чтобы точно их засечь. В сумерках или темноте он видел гораздо лучше людей. К тому же дымный порох, сгорая, оставлял прекрасные ориентиры. В течение одной секунды мутант разнес головы обоим.

Где спрятались еще двое, он не знал. Не исключено, что за ближайшим забором. На их стороне было небольшое преимущество — они лучше знали местность. Мутант предпочел не рисковать ни своей миссией, ни своим мотоциклом. Он слишком ценил оставшееся время, чтобы играть с детками в войну. Поэтому он активировал рой и выпустил фантома.

При плохом освещении этот прием мог сбить с толку даже гораздо более опытного противника. Двойник шестипалого, составленный из сотен тысяч насекомых и точно имитирующий движения хозяина, уже с расстояния в два десятка шагов был практически неотличим от оригинала. Обычно жертвы замечали его серую «кожу» и мозаичное «лицо» тогда, когда становилось слишком поздно. Стрелять по фантому было бессмысленно; его можно было только сжечь — целиком. Но до этого дело еще ни разу не доходило.

Вот и сейчас шестипалый спокойно оседлал свою двухколесную тачку, а фантом пешком отправился на задворки. Через минуту в отдалении захлопали выстрелы. Ничего другого мутант и не ожидал. Это был всего лишь отвлекающий маневр, дешевый трюк, к которому он прибегал лишь в крайнем случае. Формирование роя отбирало изрядное количество энергии. Мутант мог поддерживать его структуру неизменной в течение нескольких минут. Столько же существовала выбранная им форма. Обычно этого времени с избытком хватало, чтобы решить возникшие проблемы.

Теперь шестипалый знал, что делать. Прежде всего следовало спрятать мотоцикл. Это чудо нездешней технологии демаскировало его сильнее, чем кисти рук, мертвенно-белая физиономия и «птичье веко».

Найти заброшенный дом не составило труда. Специфическое чутье подсказывало мутанту, где расположены прохладные и темные подземные пустоты. Он покатился под уклон на мотоцикле с выключенным двигателем и свернул во двор, густо заросший сиренью. Из-под провалившихся бревен наката дохнуло сыростью. Тут же в обилии росли шампиньоны.

Насчет надежности этого смехотворного укрытия он не обольщался — свидетелей его стычек с патрулями было многовато. Плюс те, кто не решился высунуть нос на улицу. Еще большее количество аборигенов слышали выстрелы. Но найти и взять чужака в течение ближайших трех суток не сможет никто — в этом шестипалый был уверен на все сто процентов.

Он закатил мотоцикл в подвал. Затем съел несколько грибов и закусил слизняками, найденными под перевернутыми камнями. Насытившись, урод разделся и замер, накапаливая энергию, которая не имела ничего общего с биохимией.

В слабых лучах света, пробивавшихся сверху, плясали пылинки. Потом их движение стало однонаправленным…

В сотне метров от подвала, где шестипалый нашел себе временное пристанище, происходило следующее. Крупная, усыпанная веснушками бабенка по имени Муза продрала глаза и слезла с промятой кровати, на которой продолжал храпеть поэт Упадочный, раненный в плечо арбалетной стрелой. Он спал как убитый. Его не разбудили даже выстрелы, раздававшиеся поблизости. Вечерние приключения оказались чересчур утомительными.

Муза широко зевнула, раздвинула занавески и выглянула в окно. Ее внушительный бюст удобно расположился на широком подоконнике. Низкий забор позволял Музе обозревать улицу, чем она обычно и занималась в свободное время. Любопытные вещи случались в этом гнилом месте нечасто. Но сегодня она увидела такое, что разговоров хватило бы на месяц.

Из подворотни на другой стороне улицы вышел урод, который мог явиться трезвому и здоровому человеку только в страшном сне. Его рожа была серой и ячеистой, будто припорошенные пеплом пчелиные соты. В лысой голове зияла дыра — и не было никаких признаков крови или мозга. В том, что дыра сквозная, Муза убедилась, когда урод поравнялся с ее окном, — убедилась, увидев в отверстии стену стоящего напротив дома. Она не успела как следует испугаться.

В следующее мгновение голова существа (если, конечно, это было существо, а не призрак) исчезла, растворилась, а на ее месте возникло разреженное облако. Та же судьба постигла плечи, грудь, живот. В течение секунды кисти рук двигались отдельно от всего остального. Последними исчезли ноги…

Урод в буквальном смысле слова превратился в дым. Этот странный «дымок» уплыл куда-то в небо, и только тогда Муза захлопнула рот. Будить храпящего Упадочного было уже бессмысленно. Впрочем, Артемий всегда придерживался довольно низкого мнения о ее умственных способностях. Она страдала от распиравшей ее информации до тех пор, пока не смогла поделиться потрясающей новостью с соседками…

Для шестипалого не произошло ничего необычного.

Выполнив свою работу, фантом распадался на составляющие элементы, и рой возвращался к хозяину. Насекомые тонкой струйкой вливались в подвал через приоткрытый люк.

Дикарь успел «отдохнуть» на Даче только несколько часов. За это время он стал гораздо старше и умудреннее. Но вряд ли он стал лучше. Он узнал о людях нечто такое, о чем раньше не имел понятия. Достаточно сказать, что его невинность дважды оказывалась под угрозой.

В первый раз она не пострадала. Сначала толстяк-доктор смазал ему обожженную руку каким-то бальзамчиком, а после пытался потолковать с ним о прелестях однополой любви. Дикарь не имел ничего против; его неизлечимый юношеский романтизм был безграничен. Впрочем, доктор не ограничился слюнявыми поцелуями и предоставил ему для обозрения свои гладкие розовые полушария, однако дикарь не сумел его ничем обрадовать. В отместку за это толстяк обнаружил у него симптомы язвы желудка и прописал диету, при которой строптивые заключенные пухли от голода.

Чуть позже выяснилось, что неприятности имеют обыкновение нарастать, как снежный ком. В блоке Д (а попросту — в темном сыром бараке, забитом рядами двухъярусных нар) о «любви» уже никто не сказал ни слова. К новичку подвалили трое аборигенов, по неизвестным причинам свободные от работы, и предложили сыграть в «паровоз».

У всех троих были сальные рожи, грязные руки, мутные глаза, фиолетовые наколки и вонючее дыхание. Один, похожий на лисицу астматик с челкой мышиного оттенка, закрывающей лоб, дышал шумно и часто. Его кадык быстро двигался вверх-вниз, будто ртутный шарик. Второй, покрытый россыпями прыщей, ковырял щепкой в гнилых зубах. Третий был огромный, как освежеванный медведь, и примерно такого же цвета. Его голова представляла собой багровый переспелый помидор с маленькими сонными гляделками. Нижняя челюсть явно перевешивала череп со всем содержимым.