Абрахам Меррит - Лунный бассейн. Металлическое чудовище (сборник)

Этот пузырь–купол частично скрывали высокие незнакомые деревья, усеянные розово–белыми цветами, похожими на цвет яблони.

Волшебное место; жилище гоблинов; такой дом мог построить царь джиннов для возлюбленной дочери земли.

Голубой купол достигал пятидесяти футов в высоту, и к его широкому овальному входу вела гладкая блестящая дорога. Кубы пронеслись по ней и остановились.

– Мой дом, – сказала Норала.

Сила, удерживавшая нас на поверхности кубов, ослабла, изменила угол своего приложения; армия крошечных глаз вопросительно смотрела нас; мы осторожно опустили тело Вентнора; свели вниз пони.

– Входите, – сказала Норала, приглашающе взмахнув рукой.

– Скажите ей, пусть подождет минутку, – попросил Дрейк.

Он снял повязку с головы пони, сбросил седельные мешки и отвел животное в сторону от дороги, где росла свежая трава, усеянная цветами. Тут он стреножил пони и вернулся к нам. Мы подняли Вентнора и медленно прошли во вход.

Мы оказались в затененной комнате. Ее заполнял неяркий свет, прозрачный, без оттенка голубизны, который я ожидал. Хрустальный свет; и тени тоже хрустальные, жесткие – как грани большого кристалла. Когда глаз привык, я увидел, что это тени – совсем и не тени.

Перегородки из полупрозрачного камня, похожего на лунный; они отходят от изгибающихся стен высокого купола и делят его на отдельные помещения. В них овальные двери с металлически блистающими занавесами – шелк с отблеском серебра или золота.

Я увидел недалеко груду шелковистых покровов; мы принялись укладывать на них Вентнора, и в этот момент Руфь с испуганным возгласом схватила меня за руку.

Через завешенный овал скользнула фигура.

Черная и высокая, длинные мускулистые руки свисают, как у обезьяны; плечи широкие и искаженные, одно намного длиннее другого, и рука с этой стороны свисает ниже колен.

Двигалась эта фигура боком, словно краб. Лицо покрыто бесчисленными морщинами, и чернота его казалась не свойством пигмента кожа, а результатом бесчисленных прожитых лет. И ни на лице, ни в фигуре ничто не позволяло сказать, кто перед нами: мужчина или женщина.

С изуродованных плеч спадало короткое красное одеяние без рукавов. Существо казалось невероятно древним, а могучие мышцы и напряженные сухожилия свидетельствовали об огромной силе. Во мне оно вызвало какое–то отвращение. Но глаза у него не древние, нет. Без ресниц, без радужной оболочки, черные и яркие, они сверкали на этом морщинистом лице, смотрели только на Норалу и были полны огнем преклонения.

Существо распростерлось у наших ног, вытянув длинные руки.

– Хозяйка! – взвыло оно высоким неприятным фальцетом. – Великая! Богиня!

Норала коснулась сандалией одной вытянутой руки, и при этом прикосновении по лежащему телу пробежала дрожь экстаза.

– Юрук, – начала она и смолкла, глядя на нас.

– Богиня говорит! Юрук слушает! Богиня говорит! – В голосе звучало восхищение.

– Юрук. Встань. Посмотри на незнакомцев.

Существо – теперь я понял, кто это, – поднялось, присело на корточки, удивительно напоминая обезьяну, упираясь кулаками в пол.

По изумлению в его немигающем взгляде я понял, что до сих пор евнух даже не замечал нашего присутствия. Изумление исчезло, сменилось огнем злобы, ненависти – ревности.

– Агх! – рявкнул он. Вскочил, протянул руку к Руфи. Она испуганно вскрикнула, прижалась к Дрейку.

– Полегче! – Дрейк ударил его по руке.

– Юрук! – в звонком голосе слышался гнев. – Юрук, они мои. Им нельзя причинять вред. Берегись, Юрук!

– Богиня приказывает. Юрук повинуется. – И хоть в голосе его слышался страх, но в то же время злобное недовольство.

– Отличный товарищ для ее новых игрушек, – пробормотал Дрейк. – Но если этот тип начнет веселиться, я тут же пристрелю его. – Он подбадривающе прижал к себе Руфь. – Веселей, Руфь. Не обращайте на него внимание. С этим–то мы справимся.

Норала взмахнула белой рукой. Юрук исчез в одном из завешенных выходов и почти тут же вернулся с большим подносом, полным фруктов, и густой белой жидкостью в фарфоровых чашках.

– Ешьте, – сказала Норала, когда узловатые руки поставили поднос у наших ног.

– Голодны? – спросил Дрейк. Руфь покачала головой.

– Схожу за нашими седельными мешками, – сказал Дрейк. – Будем пользоваться своими продуктами, пока их хватит. Не стал бы пробовать то, что принес этот парень Юрук – при всем уважении к добрым намерениям Норалы.

Он направился к выходу, евнух преградил ему путь.

– У нас с собой своя еда, – объяснил я Норале. – Он идет за ней.

Она равнодушно кивнула, хлопнула в ладоши. Юрук отступил, и Дрейк вышел.

– Я устала, – вздохнула Норала. – Путь был долгий. Надо освежиться…

Она протянула Юруку ногу. Тот встал на колени, развязал бирюзовые ремни, снял сандалии. Норала поднесла руки к груди.

Медленно скользнуло вниз ее одеяние, как будто не хотело расставаться с нею; с шорохом спустилось с ее высокой нежной груди, с изысканных круглых бедер и легло у ног, как опавшие лепестки цветка из бледно–янтарной пены. Из чашечки этого цветка поднималось сверкающее чудо ее тела, увенчанного облаком дивных волос.

Она была обнажена и в то же время одета в неземную чистоту, чистоту далеких спокойных звезд, вечного снега на высоких вершинах, прозрачного серебристого весеннего рассвета; тело ее излучало божественного очарование, от которого гасло пламя желания. Юная Иштар, девственная Изида, женщина – но без женской притягательности, словно изысканная живая статуя из слоновой кости и молочного жемчуга.

Она стояла, не обращая внимания на наши взгляды, отчужденная, далекая, как будто забывшая о нашем существовании. И это спокойное равнодушие, полное отсутствие того, что мы называем сознанием пола, еще яснее показало, какая огромная пропасть разделяет нас.

Она медленно подняла руки, сплела свои роскошные локоны в корону. Я видел, как вошел с седельным мешком Дрейк; увидел, как мешок выпал из его рук при виде этого поразительного зрелища; видел, как расширились его глаза, полные удивления и благоговейного восхищения.

Норала переступила через упавшие одежды и двинулась к дальней стене, Юрук последовал за ней. Он наклонился, поднял серебряный кувшин и начал осторожно лить на плечи женщины его содержимое. Снова и снова наклонялся он, наполняя сосуд из мелкого бассейна, из которого с журчанием вытекал чистый ручеек. Я восхищался мраморной гладкостью и тонкостью кожи Норалы, на которой ласковая вода оставляла крошечные серебристые брызги–жемчужинки. Евнух скользнул в сторону, достал из стенного шкафа белое полотенце, вытер Норалу, набросил ей на плечи синюю шелковую накидку.

Она вернулась к нам, склонилась к Руфи, которая сидела, держа на коленях голову брата.