Скотт Сиглер - Клон Дьявола

Число 150 обозначало количество эмбрионов на момент начала эксперимента. Пятьдесят коров, три генетически модифицированные яйцеклетки от каждой коровы, каждая яйцеклетка вовлечена в воспроизведение без оплодотворения. Как только оплодотворенная клетка, называемая зиготой, делилась на две дочерние клетки, она становилась эмбрионом — растущим организмом. Каждый эмбрион сидел в чашке Петри, заполненной богатой питательной средой и элементами иммунной системы от «родной» коровы: макрофаги, натуральные клетки-убийцы и Т-лимфоциты — элементы, скомбинированные для того, чтобы выполнять функции, образно говоря, «киллеров специальных сил», нацеленных на вирусы, бактерии и другие болезнетворные микроорганизмы.

«72» — количество оставшихся в живых эмбрионов, пока еще не уничтоженных ненасытными лейкоцитами.

Цзянь заметила, как изменились цифры на счетчике: 68/150.

Румкорф, казалось, вибрирует от ярости; частота этой вибрации немного увеличивалась всякий раз, как уменьшалась первая цифра. Ростом он был чуть выше Цзянь, но в весе она превосходила его фунтов на сто. За толстыми стеклами очков в темной оправе глаза ученого очень напоминали глазки жука. Чем больше он кипел, тем больше его трясло. А чем больше его трясло, тем больше расходился зачес на его темени, обнажая поблескивающую лысину.

65/150.

— Скандал… — обронила Эрика, ее интеллигентный голландский акцент сочился раздражением.

Цзянь глянула на чопорную женщину. Она ненавидела Хёль не только за то, что та была законченной стервой, но еще и за то, чем не обладала сама Цзянь: Эрика была хороша собой и женственна. Волосы с серебристой сединой Хёль затягивала в тугой узел — это открывало надменное лицо. У нее были неизбежные для любой сорокапятилетней женщины морщинки, но ни одна из них даже не напоминала морщинку от смеха. Хёль была так бледна, что Цзянь частенько спрашивала себя, видела ли эта женщина последние тридцать лет что-нибудь, кроме бессолнечного лабораторного интерьера.

61/150.

— Время? — спросил Румкорф.

Цзянь, Тим и Эрика автоматически посмотрели на свои часы, но вопрос предназначался Эрике.

— Двадцать одна минута десять секунд, — сообщила она.

— Уберите с экрана «неудачников», — процедил сквозь зубы Румкорф. Тим Фили тихонько набрал на клавиатуре несколько клавиш. Черные квадраты исчезли. Шестьдесят один квадрат, теперь большего размера, остались.

Тим числился ассистентом Цзянь, биологом с впечатляющими биоинформатическими навыками. Разумеется, до уровня Цзянь он недотягивал, но его мультидисциплинарный подход к решениям задач служил мостиком через провал между компьютерным мастерством Цзянь и биологической квалификацией Эрики. Он был крупнее Румкорфа, но ненамного. Цзянь бесило, что даже если на проекте мужчин и женщин по двое, она всегда оказывалась самой крупной из присутствующих в помещении.

Цзянь пригляделась к одному из квадратов. Крохотный эмбрион — беспощадный, серый, полупрозрачный кластер клеток, очерченный белесым кругом. В шестнадцати клетках критерий оценки изменился с эмбриона на морулу — в переводе с латинского «шелковица», названную за его схожесть с плодами тутового дерева. Обычно эмбриону млекопитающего требовалось несколько дней для достижения стадии морулы, но создания Цзянь добирались до этой стадии всего за двадцать минут.

Оставшись одна, морула продолжит деление до тех пор, пока не превратится в полый пузырек клеток, известный как бластоциста, или зародышевый пузырек. Но чтобы развиваться, бластоцисте придется внедриться в материнский околоплодник. А это невозможно до тех пор, пока иммунная система коровы воспринимает эмбрион как вредное инородное тело.

54/150.

Цзянь сфокусировала внимание на этом квадратике. С левой стороны морулы начал «вытекать» в поле зрения макрофаг, двигаясь как амеба и в процессе движения удлиняя-вытягивая ложноножку.

По всей ширине огромного монитора один за другим мигали и гасли белые квадраты.

48/150.

— Черт, — прошипел Румкорф, и Цзянь удивилась, как это ему удается столь отчетливо выговаривать слова сквозь крепко сжатые зубы.

Макрофаг воздействовал на химические вещества, захватывая молекулы из окружающей среды и вступая с ними в реакцию. Внешняя оболочка морулы, или вителлиновый слой, была оболочкой той же яйцеклетки, взятой от коровы. Это означало, что она была на 100 процентов натуральной, родной для коровы, то есть являлась тем, что микрофаги, по идее, не должны атаковать. Но то, что находилось внутри наружной оболочки, было творением Цзянь… Цзянь и ее «Машины Бога».

34/150.

— Еще раз уберите, — велел Румкорф.

Тим пощелкал клавишами. Черные квадраты вновь исчезли: оставшиеся серые выросли еще больше.

И почти в то же мгновение увеличившиеся квадраты стали мерцать и чернеть.

24/150.

— Блин! — воскликнула Эрика намеренно грубо.

Внутри морулы затрепетала клетка. Ее края ужались, форма изменилась с круга на песочные часы. Митоз. Усик макрофага протянулся к моруле, коснулся ее, будто лаская.

14/150.

Все аморфное тело макрофага появилось в поле зрения — сероватая бесформенная масса.

9/150.

Квадраты неуклонно мерцали и чернели, будто насмехаясь над Цзянь и напоминая ей о недостатке опыта, тупости и неудаче.

4/150.

Макрофаг еще приблизился к моруле. Делящаяся клетка еще раз содрогнулась, и одна клетка стала двумя. Прирост, успех, но было слишком поздно.

1/150.

Усики макрофага протянулись к кластеру, затем коснулись тыльной стороны, окружая его, соединились и поглотили жертву.

Квадрат почернел, оставив лишь белую сетку и зеленый номер.

0/150.

— Что ж, это было впечатляюще, — сказал Румкорф. — Глаз не оторвать.

— О, прошу вас, — сказал Эрика. — Я не желаю этого слышать.

Румкорф развернулся к ней:

— Нет, уж послушайте. Мы обязаны выдать результаты. Ради бога, Эрика, ведь вся ваша карьера строилась на основе этого процесса.

— Не сказала бы. Квагга [5] Квагга — истребленное непарнокопытное животное, подвид бурчелловой зебры. и зебра генетически почти идентичны. А то, что мы пытаемся создать здесь, Клаус, — искусственное, то есть неестественное. Если Цзянь не может выдать правильный геном, значит, эксперимент некорректен с самого начала.

Цзянь мучительно захотелось куда-нибудь спрятаться. Румкорф и Эрика были любовниками — когда-то, но не сейчас. Сейчас они воевали, как разведенные супруги.

Эрика резко показала большим пальцем на Цзянь:

— Вот кто виноват. Все, на что она способна, — это дать мне эмбрион с 65-процентной вероятностью успеха. Мне же, чтобы иметь хоть какой-то шанс, нужно по меньшей мере 90 процентов.