Иван Франко - Сожжение упырей в с. Нагуевичах в 1831 г.

Рассказы об упырях, помещенные на страницах „Киевской Старины“ освежили в моей памяти множество рассказов, слышанных мною еще в детстве, об ужасном событии, которое случилось в моем родном селе Нагуевичах, дрогобичского уезда в Галиции, в памятном 1831 году. Рассказы эти, которые когда то производили потрясающее действие на мое детское воображение и заставляли меня при всяком малейшем шорохе вскрикивать и даже падать в обморок, живут и до сих пор, как это читатель увидит из помещаемых ниже записок г-жи Ольги Франко, писанных летом 1889 г. Дело касается сожжения нескольких человек, заподозренных громадою в том, что они упыри и были причиной свирепствовавшей в то время холеры.

Вера в упырей в нашем Подгорье до сих пор очень жива и распространена. По народному поверью упыри и упырицы бывают двоякого рода: „родыми“ и „пороблени“. Родимые считаются более опасными; кто и как превращает обыкновенных людей в упырей – мне не удалось узнать. Приметы, по которым узнают упырей, весьма разнообразны. Обыкновенно у них лицо красное и глаза чрезвычайно яркие и блестящие – это оттого, что они сосут чужую кровь.

Г-жа О. Франко записала от Марии Гаврылыковой следующую любопытную примету:

„Упырь як спыть, то все на лави, пид викном, але не так, як други люде. Вин усе, лягае головою до дверей, а ногами до образив – по тим его и пизнаты можно. Як бы хто в сни неревернув его так, що голову положыв бы туды, де булы ноги, а ноги – туды, де була голова, то вин уже не встане з лавы, а буде так лежаты, хоть бы й мисяць, покы его знов не обернуты так, як у перед лежав. Упыр може и в худобыну обернутыся. То раз у ясеныцького (Ясеныця Сольная – село, соседнее с Нагуевичами) попа була слуга – пек бы ий – упырыця и якусь соби злисть пиймыла на пастуха, та не мала як до него прыступыты. Аж раз той пастух жене худобу, аж бачыть якась безрога суне на него, крычить та все наганяеся, щоб укусыты. Вин на неи крычыть – ба, не помагае. Вин еи прогонюе – ба, суне безрога тай суне. Тогди вин як ухопыв бучок, як почне тоту безрогу быты, так быв, так быв, що тота ледво ногы поволокла, тай щезла десь межы плотамы. Прыходыть вин вечером до дому, дывыться до пекарни, а служныця лежыть на лави, головою до порога, та така збыта, таки сынци по пид очыма, по руках, по ногах, що не дай Господы. – „Ага! – погадав вин соби. – От яка ты! Чекай же!“ – Тай не много мыслячи, взяв, тай обернув еи головою до образив, а потим пишов до попа тай каже: „Егомость, щось наша Марыська слаба, побыта така, тай не встае.“ Пишов пип до пекарни – правда е. Зачинае вин термосыты еи, будыты – де там, ани суды Боже! Отже лежала так цилый день не встаючы, покы той слуга не обернув еи знов так, як зразу лежала, – тогди вона збудылася“.

Упыри могут вредить людям и скоту не только по смерти, но и при жизни. Ночью они могут улетать в отдаленные места, конечно, не телом, но душей, и делать там пакости, тело же их остается на месте со всеми признаками жизни, и потому упырей называют тоже „дводушныками“, т. е. людьми, имеющими две души. Вредят они не всегда по своей собственной воле, но по указаниям или по крайней мере с соизволения своих старшин – „старших упырив“. Самые старшие упыри в нашей окрестности были, по народному преданию, в с. Бусовищи Самборского округа. Лет 15 назад я записал от моей покойной матери следующий рассказ о самом старшем упыре из Бусовищ: „Повидають, що оттут на Медвижи (село, смежное с Нагуевичами) заслаб був раз чоловик – першый богач у сели. Крычыть, тай крычыть; вьеся з болю, а що его болыть – не може сказаты. Що воны его до дохторив, до ворожбытив возылы; що людей перепытувалы, що ему раду давалы, яку хто радыв – ничого не помагае. Аж дали нараяв хтось: „идить, каже, до Бусовыщ, до того й того господаря, у него е слипый отець, як вам той не поможе, то вже нихто не поможе“. А у того богача два сыны булы, парубки вже доросли. Зараз запряглы, поихалы. Прыизджають до хаты. „Слава Исусу Хрысту!“ А той слипый из-за печи: „Ага, справыв вас мий ворог тяжкый до мене! Ну, ну, прыгадаю я ему тоту прыслугу“. Ти аж одебелилы, дывляться, а вин сыдыть на печи, слипый, сывый, а на лыци такий червоный, як кат. Зачалы воны до него: „Будьте ласкавы, татусю, змылуйтеся! мы вам уже…“ Та де тоби, той им и говорыты не дае. „Идить соби вид мене, я не хочу через вас у биду впадаты! Вы гадаете, що я все можу, а то е й сылнийши вид мене, а з тым, що до вашого таты вчепывся вже раз мав прыгоду, бачыте, и очы через него стратыв, а тепер, як другый раз з ным задеруся, то певно знаю, що смерть моя буде“. Ти бидни хлопци не знають уже, що робыты, а дали гадають: „все одно, нажене то нажене“. Зачалы его ще дужше просыты; пообицялы пару волив, котри соби схоче выбраты. Прышов и сын того слипого, також за нымы слово промовыв: „Ну, ну, татуню, не перечтеся! Вы, каже, дасте ему раду“. По троха, по троха, якось того слипого упросылы. „Йидьте ж, каже, теперь соби до дому, а на нови мисяце прыизджайте“. Добре, прыихалы на нови мисяце, прогостылыся там до ночы, а пид нич слипый зибрався, на фиру тай идуть. „Везить же мене, каже, на граныцю вашого села, до того а того кинця!“ А той копець геть-геть вид дорога, на толоци, пид самым лисом. Прыихалы до кинця – питьма. хоть око выймы – сталы. Мий слипый скочыве з воза, як хлопець, тай бух пластом на землю. „Стийте ж вы тут, каже, а як крыкну на вас, то прыходить до мене. А рыскали (заступы) маете з собою?“ – „Маемо“. Прытулыв вин лыце до земли, нюх-нюх, як той пес, тай полиз дали. Лиз, лиз, нюхав, нюхав, аж дали крыкнув: „Сюда!“ Хлопци прыбиглы з лихтарнямы. „Копайте тут!“ Взялы копаты а той слипый, як пес, обома рукамы землю розграбуе та аж зубамы скрегоче. Десь так з за годыну докопалыся до костей. „Ага, ось вин!“ крыкнув слипый, тай як почне над тымы кистьмы щось шептаты, як почне крычаты, нибы сварытыся, то парубкы мало зо страху не повмыралы. Так крычав аж до сходу сонця. „Ну, каже до парубкив, тепер засыпте яму назад, уже вин никому шкодыты не буде, але й я никому бильше не поможу. Везить мене до дому“. Завезлы его – до трох днив вин и помер. А тата свого засталы дома здорового. Сын того слипого з Бусовыщ прыйшов и що найлипшу пару волив узяв“.

Всего легче узнать упыря после смерти. Когда его „нарядять на лави“, он лежит точно живой, с краской на лице, не смыкая глаз, хотя их у него закрывают по несколько раз и даже прикладывают „галаганами“ т. е. большими медными монетами. Мне рассказывали, что старый дьяк нагуевский Варенычка, читая однажды псалтырь при таком покойнике, ночью, когда никого не было в избе кроме него и трупа, увидел, как покойник начал медленно шевелить рукой, комкать и стягивать полотно, которым был накрыт, и, наконец, поднимать голову.