Мишель Цинк - Хранительница врат

Тени удлиняются, воздух холодеет, и Эдмунд наконец находит место для лагеря — близ воды и достаточно укромное, так что, в случае чего, нам есть где спрятаться. Я отвожу Сарджента на один край лагеря, а Эдмунд с Димитрием провожают Соню к другому краю. Действие омелы, подсыпанной Соне в чай за завтраком, должно быть, заканчивается, потому что голос подруги вновь силен и громок. Резкий холодный ветер доносит до меня ее слова.

— Лия! Лия! Поговори со мной! Хотя бы минуточку!

Мне больно отворачиваться от нее, но я отворачиваюсь, прячу лицо.

— Старайся не слушать, Лия. — Луиза устраивается рядом со мной на жесткой земле. Сейчас никому из нас не до мыслей об удобствах, да и потом, после такой скачки даже на земле куда лучше, чем в седле.

Я поворачиваюсь к Луизе и опускаю голову на согнутые колени.

— Последние несколько месяцев я только и делала, что слушала Соню.

Она сочувственно покачивает головой.

— Знаю. Но ты ведь понимаешь, что это не настоящая Соня тебя сейчас зовет? Что это не она ночью пыталась надеть на тебя медальон?

— Понимаю. Но от этого не легче. Я гляжу ей в лицо — и вижу Соню, но слова, что она говорит… — Мне нет необходимости заканчивать.

Луиза протягивает руку и вынимает соломинку, застрявшую у меня в волосах.

— Это пройдет, Лия. Пройдет. Мы доберемся до Алтуса, и Сестры помогут Соне прийти в себя.

— А как насчет меня? — спрашиваю я. — Неужели медальон будет моей ношей отныне и впредь? Не могу же я вечно не спать? Как же мне быть?

— Не знаю, Лия. Мы проделали очень долгий путь. — Луиза улыбается. — Давай решать задачи по одной. Попадем в Алтус, а там разберемся и с остальным.

Я киваю и поднимаюсь с земли.

— Пойду, помогу с ужином.

Луиза оглядывается на поставленную палатку — ту, куда, как мне известно, уже отвели Соню.

— Думаешь, стоит? Может, нам лучше сегодня предоставить все работы по лагерю мужчинам? — В глазах ее светится сострадание. — Лия, она не перестанет.

— Луиза, мне надо чем-то заняться. Если я просижу тут без дела еще хоть пару минут, то просто сойду с ума.

Мы подходим к только что разожженному Эдмундом костру. Не знаю, как Соня почувствовала мое приближение — я не проронила близ палатки ни слова, — но она почти немедленно начинает кричать громче и звать меня.

При виде меня лицо Эдмунда светлеет.

— Как вы?

От ласкового вопроса во мне поднимается острая грусть.

— Мы бы хотели помочь с ужином, — сглотнув, говорю я.

Он с минуту размышляет, а затем протягивает нож и мешок моркови. Я отхожу к маленькому столику, на котором мы готовим пищу, и, пока режу морковь, каким-то чудом мне удается не обращать внимания на крики Сони, которая то умоляет, то бранит меня.

Во всяком случае, так говорю я себе, пытаясь поставить мысленный заслон пред ее голосом.

Мы с Димитрием сидим у костра. Эдмунд несет караул перед палаткой, в которой сидит Соня. Вторая палатка целиком предоставлена в распоряжение Луизы. Похоже, только одной ей и суждено спать этой ночью.

— Тебе не холодно? — Димитрий заботливо укутывает меня в одеяло. Он настоял на том, чтобы снова составить мне компанию в ночном бдении. И хотя я ни за что не признала бы того вслух, но мне приятно опираться на его крепкую грудь, класть голову ему на плечо.

— Спасибо, ничуточки. Но вот тебе и правда надо бы поспать. Хоть кому-то в отряде надо быть в ясном сознании, а это уж точно буду не я.

Голос Димитрия звучит над самым моим ухом.

— Ты и представить не можешь, как мало сна мне требуется. Кроме того, последнее время во сне я все равно грежу лишь о тебе.

Столь откровенное заявление застает меня врасплох. Я нервно смеюсь и пытаюсь обратить все в шутку.

— Что ж, посмотрим, повторишь ли ты это через две-три бессонные ночи.

Димитрий поворачивает голову, чтобы лучше видеть мое лицо. Я слышу в его голосе дразнящий смех.

— Сомневаешься, что я способен не спать столько же, сколько и ты? — Не дожидаясь ответа, он продолжает: — Ей-ей, это звучит как вызов. И я его принимаю!

Даже в нынешних мрачных обстоятельствах я не могу удержаться от смеха.

— Хорошо, пусть будет вызов.

Он поудобнее устраивается у меня за спиной, погружает лицо в мои волосы, и я вновь удивляюсь тому, как мне с ним легко и непринужденно. Должно быть, виной всему волшебный лес, в котором кажется, будто мы перенеслись в совершенно иной мир, но мне чудится, будто я знала Димитрия всю свою жизнь. Я не испытываю ни малейшей неловкости, какую следовало бы ожидать в столь тесной близости к джентльмену, которого я знаю столь короткое время. Этот уют сам по себе отвлекает и расслабляет. Я даже волнуюсь, смогу ли не засыпать, когда меня греют костер и теплое тело Димитрия.

Чтобы отогнать сон, я предлагаю поиграть в «Сто вопросов», и мы по очереди загадываем друг другу всякие вещи и понятия, начиная с «абсурда» и кончая «пасленом». На время тень пророчества словно бы отступает. Мы просто два человека, старающихся лучше узнать друг друга. Наконец, устав задавать и отвечать на вопросы — задолго до того, как дошли до сотни, — мы притихаем.

Димитрий зарывается лицом в мои волосы и глубоко вдыхает.

Я не могу удержаться от смеха.

— Что это ты?

— Как приятно пахнут твои локоны, — приглушенно бормочет он.

Я шутливо хлопаю его по руке.

— Скажешь тоже! В таком путешествии соблюдать гигиену просто невозможно!

Он немного выпрямляется, одной рукой приподнимает мои волосы, обнажив шею.

— Нет, чудесно. Они пахнут лесом, ледяной речной водой… тобой.

Теперь он наклоняется к моей обнаженной шее. Губы его касаются моей кожи — и по спине у меня пробегает дрожь.

Я не сопротивляюсь. Умом я понимаю: позволять такие вольности джентльмену, да еще столь малознакомому — просто неприлично. Однако всей душой я жажду, чтобы поцелуи продолжались как можно дольше. Поэтому я запускаю пальцы в густые темные волосы Димитрия и притягиваю его голову еще ближе.

Я кожей чувствую вибрацию его сдавленного стона.

— Лия, Лия… Не так мне следовало бы помогать тебе бодрствовать. — В голосе его звучит мука. Я знаю: он, как и я, борется с приливом желания и требованиями приличного общества.

Однако сейчас мы не принадлежим к этому обществу. Здесь, в лесах по дороге в Алтус, мы предоставлены сами себе.

Я встаю на колени перед Димитрием. Обхватив его лицо ладонями, я заглядываю в его бездонные глаза.

— Это не ты помогаешь мне бодрствовать… — Я все приближаю и приближаю лицо к его лицу. Он приоткрывает губы мне навстречу, но я чуть отодвигаюсь — ровно на такое расстояние, чтобы можно было говорить. — Это мы бодрствуем вместе. Это я… — Я легонько касаюсь губами его губ, — …бодрствую вместе с тобой, потому что хочу этого.