Деннис Уитли - Им помогали силы Тьмы

Наконец нестерпимо долгое ожидание закончилось. Борман открыл дверь и сделал знак войти, затем провел из конференц-зала в прихожую кабинета фюрера. Грегори мысленно возблагодарил небеса за то, что у фюрера сегодня, кажется, было не такое угрюмое состояние духа, как в последние дни, потому что, хоть лицо его и было покрыто пятнами и изборождено морщинами, выглядел он спокойнее и более нормальным, чем при первой аудиенции.

Сразу же за приветствием Грегори без паузы и перехода перешел к сути дела:

— Мой фюрер. Разрешите представить вам моего слугу Ибрагима Малаку. Дом его находится в Стамбуле, но его твердое убеждение в том, что именно вам предстоит переделать и возродить весь мир, заставило его покинуть родину и добровольно вступить в борьбу за великое дело национал-социализма.

Произнеся вступительную фразу, Грегори на секунду остановился. Гитлер как раз допивал чай со сдобной булочкой. Прожевав остаток булочки, он улыбнулся, пожал им обоим руки и сказал Малаку:

— Германия всегда была другом Турции, и приятно встретить среди наших союзников именно турка. Милости просим, господин Малаку.

Затем он предложил им сесть и приступить к сеансу.

Как и все помещения в бункере, это также не отличалось монументальностью и размерами было немногим больше двенадцати квадратных футов, так что им пришлось потесниться. Малаку сел на стул спиной к двери, Борман пристроился рядом, но повернув стул боком, а Грегори остался стоять у торца стола фюрера с тем, чтобы иметь возможность видеть всех троих. Он начал делать привычные пассы.

Они уже притерлись друг к другу во время подобных сеансов и легко вошли сейчас в роль, заранее, впрочем, их детально обсудив до мелочей, принимая во внимание ответственность момента и все досконально отрепетировав, уточнив, что Гитлеру можно говорить, а о чем лучше умолчать. Поскольку обязанности Малаку были необременительными, у него была масса свободного времени, основную часть которого он посвящал проверке и уточнению астрологических подсчетов, вчерне сделанных ими еще в Каринхолле, которые они подвергали корректировке в свете информации, ежедневно приносимой Грегори из бункера, о событиях и действующих лицах.

Несколько минут Малаку сидел с закрытыми глазами, затем начал бормотать сперва нечленораздельно, затем вполне понятно для людей, знавших турецкий язык. Голос его стал пронзительным и звонким, и тогда Грегори начал переводить. Это было несложно, поскольку Малаку говорил короткие фразы, время от времени делая длинные паузы.

Как они условились заранее, некоторые вещи, о которых он говорил, не имели никакого отношения к нынешним событиям, а давали возможность слушателю общаться с друзьями умершими, но скоро готовыми возродиться в своем новом воплощении. Гитлер не проявлял нетерпения, слушая очень внимательно.

Из сообщений, имевших для Гитлера непосредственный интерес, во время этого почти часового сеанса можно упомянуть следующее.

Через пять или семь дней армия Монтгомери пересечет Рейн и начнется отчаянная битва на западе, которая продлится несколько недель. Германские потери будут огромны, и Германия потеряет часть территории в пользу англичан и американцев. Однако на Северном фронте предстоит улучшение ситуации. Через несколько дней наступление русских будет остановлено, и, по крайней мере, три недели здесь будет относительно спокойно. Предстоящий же день ознаменуется для фюрера очень тяжелыми испытаниями. Он получит два известия. Одно из них — просьба наиболее уважаемого им полководца об освобождении его от командования армией, а другое — письмо от одного из столпов нацизма, в котором автор сообщит, что разуверился в победе, однако фюреру не стоит воспринимать это письмо слишком близко к сердцу, так как его автор останется верен ему до последнего момента. Выходило, что в недельный срок фюреру предстоит произвести серьезные перестановки в высшем армейском командовании, поскольку он решит избавиться от одного из своих генералов. И наконец, в середине апреля из неожиданного для него источника придет великое утешение за его испытания и поддержка в борьбе, но откуда будет эта неожиданная помощь, сказать пока трудно.

Грегори, для того чтобы завоевать доверие фюрера, старался предсказания сделать как можно более оптимистичными, затушевывая наиболее мрачные аспекты грядущего, а о некоторых из предсказаний Малаку не упомянул вовсе. При упоминании о грядущих двух сообщениях-известиях Гитлер было не удержался и пустился в монологи о повсеместном предательстве вокруг, но через десять минут стих и успокоился и, кажется, остался удовлетворен услышанным. Когда все закончилось, он обратился к Грегори:

— Господин Малаку несколько раз упоминал моих умерших знакомых и друзей, которым вскоре предстоит родиться в новом воплощении. Скажите, вы тоже верите в перевоплощение?

— Твердо верю, мой фюрер, — с готовностью откликнулся Грегори, что было правдой, поскольку он часто беседовал на эту тему с Эрикой и действительно верил в существование этого явления. И он не случайно посоветовал Малаку несколько раз в своих экскурсах подчеркнуть этот аспект. Не выпуская из поля зрения Бормана и следя за его реакцией на свои, слова, Грегори прибавил: — Для любого мыслящего человека, принимающего как должное возрождение своего «я» после смерти, что для меня лично представляется делом совершенно естественным, перевоплощение есть фундаментальная база логического существования природы вещей. И мудрецы и пророки всех религий и вероисповеданий считали перевоплощение направляющей силой движения всего сущего и руководствовались в своих поступках и учениях именно ею.

Гитлер кивнул:

— Несколько совершенно разных людей излагали мне эту же точку зрения, господин майор, и этот вопрос очень меня интересует. Надо нам будет как-нибудь побеседовать с вами на эту тему.

Фюрер пожал им руки, и они попрощались.

Когда они вышли в комнату для совещаний, Борман попросил Малаку выйти в коридор и спросил у Грегори:

— Вот вы упоминали о командарме, который попросит отставки. Я заметил, что вы запнулись и что-то утаили. Вы знаете, кто он. Поделитесь со мной.

И раньше в их оккультной практике случалось, что Малаку, повинуясь зову вдохновения, упоминал какие-то детали, о которых раньше сам не подозревал. Так случилось и на этот раз.

— Вы совершенно правы, — ответил он. — Речь идет о господине Гиммлере, но я счел нетактичным назвать его имя.

Борман просиял:

— И очень правильно сделали, что не назвали. Но вы в этом уверены?

Грегори пожал плечами:

— Почем мне знать. Я могу сказать точно только одно: все предсказания турка сбываются.