Роберт Стайн - Оборотень из болот

Мы переехали во Флориду как раз на рождественские каникулы. А неделю спустя я впервые услышал вой на болотах.

С тех пор этот жуткий звук повторялся каждую ночь. Я просыпался и долго не мог уснуть и сидел на постели, затаив дыхание и обнимая себя руками, чтобы унять дрожь.

В окне белела полная луна — словно заштрихованный белым мелом круг на фоне черного ночного неба. Я смотрел на луну и напряженно прислушивался…

И пытался понять, что за зверь издает этот ужасный вой?

И еще я никак не мог определить расстояние. Впечатление было такое, что вой раздается прямо у меня под окном.

Он становился то громче, то тише. Как полицейская сирена. И это был не печальный вой. Нет. В нем слышалась угроза.

И злоба.

Для меня он звучал словно предостережение. Держись подальше от этих болот. Ты здесь чужой.

Но давайте все по порядку.

Когда мы только-только переехали в наш новый дом во Флориде, мне не терпелось разведать местность. Здесь есть на что посмотреть. Наш поселок расположен в лесной глуши, а дом стоит едва ли не на болотах. Первые дни я только и делал, что стоял на заднем дворе и рассматривал болота в бинокль. Бинокль мне подарил папа. На день рождения. Когда мне исполнилось двенадцать.

Итак, я смотрел на болота. Там росли какие-то деревья с тонкими белыми стволами. Их широкие плоские листья перекрывали друг друга, и получалась такая зеленая крыша, которая практически не пропускала солнечный свет. Поэтому болота все время находились в тени. Издалека тень казалась синеватой.

У меня за спиной тревожно топтались олени. Папа держал их в загоне, закрытом проволочной сеткой. Я слышал, как они топчутся по песку и трутся рогами о стенки загона.

Мне надоело смотреть на болота. Я опустил бинокль и навел его на оленей. Собственно, из-за них мы и переехали сюда во Флориду.

Мой папа, Майкл Такер, — ученый-биолог. Он работает в Университете штата Вермонт в Берлингтоне. А это, можете мне поверить, совсем не близко от болот Флориды.

Недавно папа ездил в Южную Америку и привез оттуда шесть оленей. Они называются барасинга, или болотные олени, и не похожи на обычных оленей. Ну, они совсем не такие, как Бэмби. Шерсть у них рыжая, а не коричневая. А копыта очень большие. И на них есть такие штуки вроде перепонок. Наверное, чтобы им было удобней ходить по влажной болотистой почве.

Папа хочет проверить, смогут ли эти олени из Южной Америки прижиться во Флориде. Он собирается прикрепить к каждому маленький радиопередатчик и выпустить их на болота. На волю. Они будут жить-поживать, а папа будет их изучать в условиях, что называется, дикой природы.

Когда папа сказал нам, что мы переезжаем во Флориду из-за этих болотных оленей, мы все взбесились. Нам не хотелось уезжать из Берлингтона.

Моя сестра Эмили плакала несколько дней. Ей уже шестнадцать, и ей не хотелось бросать старую школу в последний год. Я тоже не был в восторге. Не хотел расставаться с друзьями.

Мама тоже поначалу упиралась. Но отец быстро склонил ее на свою сторону. Мама у нас тоже ученый-биолог. Они с папой совместно работают над различными научными проектами. Так что в конце концов она поддержала его идею с оленями и переездом.

И тогда они уже насели на нас вдвоем с Эмили. Пытались нас убедить, что такой шанс выпадает раз в жизни. Что глупо было бы просидеть всю жизнь на одном месте и ничего больше не повидать. Тем более что нам обязательно понравится во Флориде. И мы еще долго будем вспоминать это захватывающее приключение.

В общем, мы все-таки переехали.

Мы поселились в лесной глуши. В маленьком белом коттедже на самом краю болота. Это действительно был конец света. До ближайшего городка можно было добраться только на машине. Помимо нашего коттеджа, здесь стояло еще пять-шесть коттеджей. Таких же белых и маленьких, как и наш. На заднем дворе папа соорудил загон для оленей. Так что среди обитателей поселка мы стали известны как обладатели шести непонятных копытных зверюг. Жаркое флоридское солнце нещадно палило с утра до ночи. А сразу за нашим задним двором — благо, он был немалых размеров — тянулись бесконечные унылые болота.

Мне надоело смотреть на оленей, и я снова навел бинокль на болота.

— Ой. — Я даже вскрикнул от неожиданности, когда на меня из бинокля уставились два черных глаза. Я опустил бинокль и просто посмотрел на болота, щурясь от яркого солнца. По самому краю болота важно расхаживала какая-то большая белая птица с длинными и тонкими ногами.

— Это журавль, — сказала Эмили у меня за спиной.

Я и не слышал, как она подошла. Я обернулся. На сестре была белая майка и красные джинсовые шорты. Эмили у нас очень высокая и худая. Она сама чем-то похожа на журавля. Тем более что волосы у нее светлые, почти белые. И очень длинные. Обычно она собирает их в хвост.

Птица развернулась и направилась в глубь болот.

— Пойдем за ним, — предложил я. Эмили надула губки. С тех пор как мы сюда переехали, это полусердитое-полуобиженное выражение вообще не сходило с ее лица.

— Неохота. Жарко.

— Да ладно тебе. Пойдем. — Я потянул ее за руку. — Интересно же, что там делается на болотах. Давно пора было пойти на разведку.

Она покачала головой.

— Мне правда не хочется, Грэди. — Она поправила свои темные очки, чтобы они не съезжали с носа. — Сейчас почта придет. А я жду письма.

Ближайшее почтовое отделение находилось в соседнем городке, куда, как я уже говорил, можно было добраться только на машине. Поэтому почту нам привозили два раза в неделю. А в промежутках Эмили только и делала, что ждала писем.

— От Мартина ждешь письма? Любовной записочки? — улыбнулся я. Эмили бесит, когда я дразню ее Мартином. Мартин — это ее ухажер из Берлингтона. Ну и конечно, я стараюсь ее подколоть при первой удобной возможности.

— Может быть. — Эмили протянула руку и взъерошила мне волосы. Она знала, что я ненавижу, когда мне лохматят прическу.

— Ну пожалуйста, Эмили, — умоляюще протянул я. — Давай сходим. Мы далеко не пойдем.

— Эмили, сходи погуляй с Грэди, — вклинился в разговор папин голос.

Мы и не заметили, как папа вошел в загон. Он держал в руках большой перекидной блокнот и переходил от оленя к оленю, делая там какие-то пометки.

— Сходи погуляй, — повторил он, обращаясь к Эмили. — Все равно тебе делать нечего.

— Но, папа… — Эмили, если захочет, может разжалобить кого угодно.

Но на этот раз папу не проняло.

— Погуляй с братом, Эмили, — повторил он с нажимом. — Тем более что это очень интересно. И уж точно увлекательнее, чем стоять на жаре и спорить.

Эмили снова поправила темные очки. Они у нее постоянно съезжали с носа.