Стефани Бодин - Садовник

— «Как зайчонок убегал» — не их книжка. — Наверное, отец заметил удивление на моем лице, потому что тут же принялся объяснять: — Ученые, отдавшие своих детей для участия в программе, хотели, чтобы они оставались личностями, а не частью большой группы. В раннем детстве родители читали им перед тихим часом и ночным сном. У каждого ребенка была своя сказка, от которой он засыпал и просыпался.

— Значит, «Как зайчонок убегал» — Лейлина сказка?

Он кивнул.

Я не сдержал изумления:

— А те книги, что я видел в комнате…

— Каждая связана с ребенком, участвующим в программе.

— Но их там так много!

Соломон еле заметно передернул плечами и потер руки.

Казалось, в той комнате книг куда больше, чем детей в теплице.

— Сколько ребят живет здесь?

Встретившись со мной взглядом, он ответил:

— Много. Да, много.

— И у всех родители — здешние ученые?

— Здешние, да, и…

— Что «и»?

— И не только. — Он отвернулся. — Не каждый, кто искренне озабочен этой проблемой, работает научным сотрудником в «Тро-Дин».

Я не понял:

— Как же вам удалось заставить этих людей пожертвовать своими детьми?

Он вытаращил глаза:

— Ты серьезно?

— Да. Не понимаю, как они решились на такое. — Я почесал затылок.

Слегка качая головой, Соломон наклонился вперед. Заскрипел стул.

— За тем, что происходит здесь и сейчас, ты не видишь общей картины. Слышал когда-нибудь о Конфедерации ирокезов?

Кроме того что ирокезы — коренные американцы, я не мог вспомнить ничего и помотал головой.

— Это лига коренных народов Америки, которая вначале включала пять наций, а затем шесть. Старейшая в мире демократическая организация. По некоторым данным, она существовала уже в двенадцатом веке, когда нога европейцев еще не ступала на наш континент.

До меня никак не доходило, с какого боку тут «Тро-Дин».

— В конфедерации считали, что, принимая любое решение, нужно думать, как оно отразится на седьмом поколении.

Седьмое поколение… Я принялся считать. В то время женщины, наверное, рожали в более раннем возрасте, чем сейчас, — лет в четырнадцать.

— Даже если по четырнадцать лет на поколение, это будет…

— Девяносто восемь. Они не принимали решение без учета того, как оно повлияет на людей, которые будут жить почти через сто лет!

— Но сейчас-то между поколениями гораздо больший разрыв. Некоторые заводят семью, когда им стукнет сорок, так что на семь поколений придется лет триста.

— Вот именно. — Отец в упор смотрел на меня. — Ответь мне на один вопрос. Как ты считаешь, о скольких поколениях печется теперешнее правительство — не только наше, но и любой другой страны, — когда принимает решения?

На мгновение я задумался о том, что волнует меня сейчас или будет волновать в ближайшем будущем. Цены на газ — вряд ли в скором времени они упадут. Глобальное потепление. С этим ситуация только ухудшится. По-моему, правительства едва ли думают даже об одном поколении, чего уж там говорить о семи.

— Ты когда-нибудь размышлял над тем, каким будет мир к тому времени, когда тебе исполнится, скажем, сорок?

Да, размышлял. И много. Но говорить это ему я не стал, а спросил:

— А при чем тут Лейла? И проект?

Соломон указал на что-то позади меня:

— Посмотри туда.

На стене висело большое фото плачущего, одетого в лохмотья ребенка. Слезы блестели на щеках и скатывались в открытый рот. Ручки и ножки тонкие, словно палочки, огромный вздувшийся живот, кожу облепили мухи. Я почти слышал его крик — если у него вообще были силы издать хоть какой-то звук.

— Боюсь, это часть твоего наследства.

— В каком смысле?

Прокашлявшись, Соломон кивнул на плакат:

— Этот ребенок — я.

— Как? — Я посмотрел на него и снова на фото. — Где это?

— В Эфиопии. Моя родина, деревня Волло. Там был массовый голод.

Что тут скажешь? Мои предки — во всяком случае, половина — родом из Африки!.. Я не удержался и взглянул на свои смуглые руки — цвет смешения темной кожи отца и маминой бледной. Многое теперь становилось ясным.

— Вся семья умерла, — продолжил он. — Моя мать — твоя бабушка — отдавала мне всю еду, которую удавалось добыть, а сама умирала от голода. Можешь представить, каково было пятилетнему ребенку, когда на глазах один за другим умирали его родные?

От удивления у меня вытянулось лицо. Мальчик на фото выглядел года на два, не больше. Глаза заволокло туманом.

— Разумеется, моя жизнь вскоре изменилась к лучшему, — сказал Соломон. — Я был счастливчиком. Эту фотографию напечатали на первых страницах почти всех газет в Америке, и посыпались предложения о помощи. Один американский врач увез меня и еще нескольких детей в Штаты, и с того времени я не испытывал голода. Как раз наоборот. Я вырос в роскоши. — Он задумался. — Но никогда не забывал… — Соломон сосредоточился и вновь посмотрел на меня: — Мейсон, ты слышал когда-нибудь о четырех всадниках Апокалипсиса?

Я потер глаза.

— Конечно. Ну, то есть типа того. — И мотнул головой в сторону первой комнаты. — Роспись на стене.

Он кивнул:

— Четыре всадника. Обратил внимание на черного коня? Наездника с весами?

— Да.

— Третий всадник Апокалипсиса — голод. Голод, ведущий к концу света.

— Вы верите в библейские пророчества? Вы же ученый!

Соломон поднял брови:

— Я верю в то, что вижу сам. Я знаю голод, я испытал его на себе — тебе такое и не приснится… Разве что по телевизору видел, а?

Я кивнул.

— А войны?

Я снова кивнул.

— Пока что они не привели к концу света. Но настанет день…

Все это казалось мне слишком оторванным от действительности.

— Наверняка к тому времени изобретут средство для борьбы с голодом! Вроде еды для космонавтов. А перебраться жить можно на Марс или еще куда.

Соломон развел руками:

— Оглядись! Арктические льды тают. С каждым днем увеличиваются выбросы углекислого газа, грядет глобальное потепление. Как ты думаешь, сколько еще продержится мир? Успеем мы сделать из Марса новую Землю? — Он опустил руки и покачал головой. — Решение нужно найти раньше. Гораздо раньше.

Несмотря на недобрые чувства к этому человеку, я понимал, откуда берет начало его желание создать автотрофный человеческий организм.

Впрочем, идея все равно казалась мне бредовой.

— Как люди — те, что живут сейчас, — смогут развить эти способности?

— Никак.

— Тогда зачем все это, если вы не поможете живущим сейчас?

— Именно такова эгоистическая позиция большинства мировых лидеров. «Как это повлияет на нас?», «Что делать нам?»… и так далее, и так далее, и так далее. Дело не в живущих здесь и сейчас. Никто не думает о будущем, о тех, кто будет жить позже. Как они смогут позаботиться о том, что достанется им от нас. — Соломон покачал головой. — А при таком раскладе мы не оставим им… тебе и твоему поколению… ничего.