Олег Бондарь - Кольцо из склепа

Председательский «УАЗик» остановился возле конторы, подергался напоследок и, наконец-то, замер. После длительной тряски по сельскому бездорожью наступил желанный покой, почти немыслимое блаженство.

– Что, не привыкли к нашим «банам»? – ухмыльнулся Степаныч, открыл дверцу и бодро выскочил из машины. Его лицо излучало энергию, а грузное с брюшком тело, казалось, вовсе не пострадало от длительной поездки. – А мне каждый день, с рассвета до заката мотаться приходится. Но вам, городским, не понять. Вы все больше по кабинетам сидеть привыкли…

Отрицать или спорить было глупо. За два часа пути председатель колхоза изрядно надоел длинными монологами, в которых городские жители иначе, как дармоедами и тунеядцами не величались. Говорилось все это без злости, как само собой разумеющееся, так, что и обижаться, вроде бы, грешно, но, если репертуар не менять, он кому угодно поперек горла станет.

– Сейчас перекусим с дорожки и – за дело…

– Может, сразу на место пойдем? – пробовал возразить Виктор. Он с трудом ступил на землю и никак не мог привыкнуть к ее стабильной устойчивости. Тело по инерции продолжало качаться, чтобы сохранить равновесие, пришлось даже некоторое время подержаться за дверцу автомобиля.

– Обижаешь! – Степаныч посмотрел грозно и повелительно. Пришлось подчиниться.

Обедали в столовой, расположенной в длинной пристройке, похожей на амбар, огромной и неуютной, с сырыми стенами, обвалившейся штукатуркой и бетонным полом, от которого даже в разгар летней жары отдавало холодом. Посредине стоял длинный стол, наспех сбитый из широких досок, по обеим его сторонам – темные лавки до блеска отполированные множеством задниц. Прислуживала кухарка – грузная неопрятная старуха с отвратительной волосатой бородавкой над верхней губой.

– Я, сынок, – председатель был лет на двадцать старше, и подобная вольность в обращении Виктора не смущала, – столько кабинетов оббегал, пока добился твоего приезда, что так просто от меня не отвертишься. Ты для меня по-настоящему – дорогой гость. Сам ведь понимаешь, в кабинеты с пустыми руками не ходят.

Восторг председателя можно было понять, только Виктор его, отнюдь, не разделял. Поездка в глушь не обещала ничего интересного. И в самом деле, что может быть интересного в этом Богом забытом уголке? Усадьба дореволюционная? Такую, если не в каждой деревне, то в каждой второй точно отыскать можно. Что дом сохранился, так тоже – невесть какой памятник архитектуры, стандартный барский особняк начала века. Ах, детки на погреб наткнулись. Экая невидаль… И, вообще, не его, Виктора, дело такими делами заниматься. В земле рыться – удел археологов. Но они летом по полям разъехались, на солнышке греются. Вообще, Виктор археологию считал тупой и бесперспективной наукой, если ее, вообще, наукой назвать можно. Собирают камешки, черепки какие-то, придумывают гипотезы, которые ни доказать ни опровергнуть невозможно и считают себя пупами земли. Иное дело – документы. Там уж если есть факт, он – всем фактам факт. Не зря говорят: что написано пером…

Сидел бы сейчас в архиве, в прохладной уютной читальне с кондиционером, листал бы старые подшивки газет… Небось, к осени, если не на диссертацию, так на статью точно материал накопился. Не век же в младших научных ходить…

Только председатель настырный попался. И директора достал, и кого-то повыше. Пришлось все бросить и трястись черт знает куда, на находку посмотреть. Видите ли, правильный какой: «не могу дальше работу продолжать, пока специалист не осмотрит…»

– Я уже давно хочу в деревне клуб построить… – Председатель уматывал борщ за обе щеки, что не мешало ему продолжать информировать гостя. – Новый возводить – сколько ж средств угрохать нужно. А тут здание бесхозное стоит, прилично сохранилось, почему не использовать? Раньше умели строить на века. Не то, что сейчас. Вместо цемента песок добавлять, еще не научились… Правда, – Степаныч на миг замялся, – место, говорят – нехорошее. Сельчане сторонятся усадьбы… Но, думаю, дело – поправимое. Проведем электричество. Сделаем дорогу асфальтовую. Куда предрассудки и денутся…

– Что за предрассудки?

– Болтают всякое. Я сам – нездешний… Говорят, проклятье над усадьбой… Легенда даже есть. Мол, жил там генерал, царский, конечно. Была у него дочь-красавица. Гостил у генерала некий поручик. Дочка не утерпела, поддалась соблазну. Поручик, как порядочный – свататься пошел, колечко обручальное невесте подарил. Только папаша – ни в какую. Мол, не по чину невесту выбрал. Колечко выбросил, а с женихом стреляться пошел. Тому первому стрелять выпало. Выпустил он пулю в воздух, не убивать же отца суженной, а у генерала рука не дрогнула. Дочь его к тому времени забрюхатела. Не снесла позора и утопла. С тех пор, говорят, и мается ее душа. Все ходит, колечко ищет. И кого встретит, тому уже не жить на белом свете. В могилу сведет.

– Многих свела?

– Знаешь, сынок, при желании чертовщину чему угодно приписать можно. Пока я здесь живу, а это уже годков десять, только один пьяный тракторист с обрыва свалился. А так все умирали от старости, как и положено, в постели… Сказки все это…

– Может и сказки, – не стал спорить Виктор, – хотя сама по себе история – занимательная.

После мрачной столовой июльское тепло нежно обласкало тело, а солнце казалось неестественно ярким.

– Сейчас отыщем Гришку, он и проведет нас к подвалу… – Председатель, не смущаясь гостя, отпустил ремень на штанах и смачно рыгнул. – Гришка корову пас, она в усадьбу убежала, бросился ее искать и провалился в подземелье.

Сельская улица была пустой, словно вымершей. Лишь кудахтанье кур во дворах и шелест листьев нарушали непривычную после городской суматохи тишину.

Степаныч забрался в «УАЗик», Виктор нехотя последовал за ним.

Могли бы и пешком пройтись, деревня – всего полсотни дворов…

Но вслух недовольства выражать не стал. Хозяин – барин.

Протряслись мимо покосившихся плетней, завернули за угол. Внезапно председатель сбавил скорость и насторожился. Его напряжение передалось Виктору. У двора, к которому они, судя по всему, направлялись, собралось с десяток сельчан.

– Это еще, что за сборище? – голос председателя нервно дрогнул.

– Беда, Степаныч. Гришка утоп. Васильич, вон, на рыбалку пошел. К обеду стал удочки сматывать. Крючок зацепился, полез доставать, а пацан в камышах качается…

Старик с клюкой, древний, как сама жизнь, словно упивался тем, что первым донес новость начальству. Остальные, молча, сгрудились у калитки. А из двора доносился надрывный вой обезумевшей от горя матери.

Мальчишка лет двенадцати в утратившей цвет, сбившейся комками от высохшей влаги рубашке и серых, закатанных до колен брюках лежал на лавке посреди двора. Его длинные русые волосы спутались вперемешку со ссохшейся коричневой тиной. Над застывшим восковой маской лицом зловеще жужжали отвратительные зеленые мухи.