Иннокентий Соколов - Бог из глины

Сначала пили чай. Мария Сергеевна шумно дула в блюдце, собирая морщины, словно пытаясь остудить кипяток одним усилием воли. Николай Владимирович пил быстро, обжигаясь, мелкими глотками, словно в последний раз.

Разговор не клеился. Надежда устало привалилась к стене и старалась не принимать участия в беседе, так же как и Сергей. Тесть делал вид, что полностью увлечен процедурой чаепития, к тому же пара рюмок водки сделали свое дело, и он вполне справедливо опасался, что может сболтнуть лишнее, тем самым, выдав себя с потрохами. Говорила Мария Сергеевна.

Тот поток слов, что лился из ее уст, был знаком Сергею. Все эти упреки и жалобы он слышал много раз, и поэтому привык пропускать мимо ушей словесные изыски тещи. Если принимать близко к сердцу этот бред, того и гляди, свихнешься сам. На мгновение Жданову захотелось закрыть глаза и уши, чтобы не слышать и не видеть тещу, а еще хорошо бы ей провалиться куда-нибудь, где сыро и много (глины, парень, вот что ты подумал, признайся!) места для ее неповоротливой туши. Сергей усмехнулся, и ощутил странную тишину.

Куда то пропала кухня с гостями, серый туман окутал его призрачным саваном. В тумане возникли очертания какого-то предмета, он приближался к Сергею.

— А я ей и говорю, вот делайте со мной что хотите, а я не потерплю такого обращения! Да — так и сказала…

Тишину нарушил назойливый голос тещи. Пространство всколыхнулось, и тишина вновь завладела его вниманием. По мере приближения, предмет становился все более отчетливым. Сергей широко раскрыл глаза, рассмотрев связку колокольчиков — один большой, и несколько других, помельче. Они застыли неподвижно перед лицом, словно предлагая…

(Ну-ка, дружище, коснись нас своей рукой, давай парень, не робей!!!)

… наполнить ставшую назойливой тишину. Всколыхнуть ее серебряным звоном.

Он протянул руку, и слегка прикоснулся к одному из маленьких колокольчиков. Дрожь его рук передалась холодной поверхности, и Сергей услышал тихий перезвон…

Мария Сергеевна поперхнулась, и навалилась на край стола. Тесть дернулся к ней, захлопотал вокруг своей супруги. Надежда кинулась к матери. Сергей смотрел и улыбался. То есть, конечно, он не позволил эмоциям отразиться на лице (упаси боже), он держал улыбку где-то внутри, так чтобы никто не видел ее.

Тещино лицо медленно багровело, она хватала воздух руками, в напрасной попытке вдохнуть. Глаза потускнели, и Сергею на миг показалось, что он слышит, как толчками, остатками дыхания сквозь сжатые губы, выходит ее жизнь. Переливы усилились, и в воздухе запахло…

— Сережа, ну что же ты сидишь?!!! — Заверещала жена — помоги же!

Сергей медленно поднялся, чувствуя в теле странную скованность, словно суставы смазали быстро высыхающим клеем; он подошел и хлопнул женщину по спине. Мария Сергеевна закашлялась и откинулась на спинку стула. Она шумно дышала, краснота медленно сходила с широкого некрасивого лица. На миг Сергею даже стало жаль ее, но он одернул себя — не хватало еще проникнуться сочувствием к врагу, который медленно, но неуклонно разрушает твою семью (а что это было так, Сергей не сомневался никогда — теща не упускала случая, чтобы напомнить, дочери, с каким ничтожеством та связала свою судьбу), тем более он и так сделал больше, чем требовалось. Сергей представил, что было, если бы он не вмешался сразу, а пошел, допустим, к телефону, вызвать скорую. Скорее всего, приехавшая неотложка, застала медленно остывающий труп Марии Сергеевны.

Сергей отвернулся.

А ведь до счастья оставалось совсем немного…

(Эй, парень, что за дрянь лезет в голову?)

Толстая сука успокоилась бы навсегда, и перестала совать свой нос в твою жизнь, не так ли?

Может так, а может быть и не так…

Они помогли Марии Сергеевне подняться по ступенькам, и уложили на диван. Надежда осталась сидеть с матерью, а Сергей вместе с тестем вернулись вниз. Известная бутылка пошла в ход, и уже никого не стесняясь, два мужчины сидели на кухне и думали каждый о своем.

Тесть думал о том, что чуть не стал вдовцом, а Сергей вспоминал сырой ветер, который под серебряные переливы невидимых колокольчиков принес отчетливый запах…

(Глины, парень. Сырой глины. Черт тебя подери — пахло именно глиной, как в могиле…)

И это был запах…

(Ну же…)

СМЕРТИ.

Сергей думал о том, что никогда не захотел бы чувствовать этот запах снова. К тому же в последнее время он слишком часто стал слышать колокольчики. Каждый раз, когда они звенят, случается что-то плохое. И иногда это плохое случается не только с ним, но и с другими. Сергей знал, что это за колокольчики. Они остались где-то далеко в детстве, но серебряным звукам время было неподвластно. Они тревожили душу, заставляя замирать в ожидании.

(Ты знаешь сам, что означают эти тонкие переливы!)

Сергей не любил колокольчики. Он их просто ненавидел. А еще он помнил, что эти колокольчики сами по себе не звонили никогда, потому что они висели над дверью.

Колокольчики висели над дверью, и каждый раз, когда кто-нибудь входил или выходил из дома, они звонили чистыми переливами серебра, изгоняя, если верить поверьям, нечистую силу. Пятилетний Сережка играл в своей комнате, надеясь, что колокольчики зазвонят не скоро. Когда они звенели, это означало, скорее всего, одно — вернулся отец, и нужно будет забиться как можно подальше, чтобы не дай бог, не подвернуться ему под руку. Обычно отец приходил не в духе, и почти каждый вечер заканчивался приличной трепкой, причем доставалось и ему, и маме.

Каждый раз Сережка замирал, слыша, как тихий звон растворяется в тишине прихожей, и грузные шаги приближаются к двери.

— Ну что вы тут, умерли все? Отец пришел, а никому до этого и дела нет, а?

Там за дверью, мама суетливо подбегала к мужу и помогала раздеться. Она вела его на кухню, где на столе уже дымился в тарелке обжигающий борщ, и стояла запотевшая бутылка водки.

Потом Мама испуганно заглядывала в детскую, и тихонько шептала, отводя глаза:

— Сережа, папа пришел. Иди, поздоровайся…

Сережка неохотно вставал. По правде, говоря, ему совершенно не хотелось встречаться с отцом, более того он был бы просто счастлив никогда не попадаться ему на глаза. Было бы просто отлично, если бы отец даже и не подозревал о его существовании. Тем не менее, Сережка знал, каким будет наказание за пренебрежение отцовской любовью.

— Привет папа.

Отец угрюмо кивал, не поднимая глаз от тарелки. Он глотал горячий борщ, не забывая время от времени наполнять рюмку водкой. Сергей не представлял, как можно пить такую гадость. Однажды отец, обратил внимание, как Сережка заинтересованно смотрит на бутылку, и решил предоставить сыну возможность отведать запретного напитка. Он налил полную рюмку и протянул Сережке.