Стивен Кинг - Салимов удел

— Эй! — завопил он. — Эй, на помощь!

Оглянувшись через плечо, Энн Нортон зашипела. Лицо стянулось в гримасу обманутой ненависти. Потом она снова принялась подбираться к пистолету. Бегом вернулся санитар, на миг он с тупым изумлением воззрился на происходящее, потом поднял лежавший почти у самых его ног револьвер.

— О Господи, — сказал он, — хреновина-то заряжена…

Энн атаковала его, прошлась скрюченными пальцами по лицу, и лоб с правой щекой пробороздили красные полосы. Изумленный санитар держал револьвер так, что ей было не достать. Не переставая причитать, женщина тянулась к нему похожими на когти пальцами. Зашедший сзади ошарашенный мужчина схватил Энн. Позже он будет рассказывать, что ему показалось, будто он ухватился за мешок со змеями — тело под халатом оказалось горячим, отталкивающим, каждый мускул плясал и извивался. Энн принялась вырываться. Санитар врезал ей по челюсти, она закатила глаза и упала.

Санитар с недоумевающим мужичком переглянулись. Регистраторша визжала, зажимая рот ладонями, отчего крики приобрели неповторимое звучание сирены в тумане.

— Ребята, а вообще-то, что тут у вас за больница? — спросил озадаченный мужичок.

— Чтоб я знал, — отозвался санитар. — Что, черт возьми, случилось?

— Иду это я навестить сестру — она родила, понял-нет? Тут подходит ко мне мальчишка и говорит: туда только что вошла тетенька с пистолетом. И…

— Какой мальчишка?

Обалделый мужичок, который пришел к сестре, огляделся. Вестибюль заполняли люди, но все они были уже в том возрасте, когда можно покупать спиртное.

— Сейчас его не видать, но он тут крутился. Пистолет заряжен?

— А как же, — сказал санитар.

— Так что тут у вас за больница такая, ребята? — спросил ничего не понимающий мужичок.

Они увидели, как мимо двери в сторону лифта пробежали две медсестры, а снизу лестничной клетки донеслись неясные крики. Бен поглядел на Джимми, но тот слегка пожал плечами. Мэтт дремал, раскрыв рот. Бен закрыл дверь и погасил свет. Джимми засел в изножье кровати Мэтта, а когда они услышали, как кто-то нерешительно останавливается у дверей, Бен уже стоял под ними наготове.

Дверь приоткрылась, в палату просунулась чья-то голова. Бен полунельсоном захватил ее и вжал в лицо крест, который держал в другой руке.

— Пустите!

Неизвестный поднял руки и забарабанил в грудь Бена, но без толку. Секундой позже вспыхнул верхний свет. Мэтт сидел в кровати и моргал, глядя на вырывающегося из рук Бена Марка Питри.

Джимми выскочил из засады, перебежал комнату и совсем уж собрался обнять мальчика, как вдруг заколебался.

— Подними подбородок.

Марк задрал голову, предъявляя присутствующим шею без единой отметины.

Джимми расслабился.

— Господи, я в жизни еще никому так не был рад. Где отче?

— Не знаю, — угрюмо ответил Марк. — Барлоу поймал меня, убил моих родителей. Они мертвые. Мои родители — мертвые. Он разбил им головы, друг об дружку… убил. Потом поймал меня и сказал отцу Каллахэну, что отпустит, если отец Каллахэн обещает бросить крест. Он пообещал. Я сбежал. Но сперва плюнул в него. Плюнул, и я его убью.

Мальчик пошатывался в дверном проеме. На лбу и щеках виднелись царапины — он бежал сквозь заросли ежевики, через лес, по той тропинке, где так давно Дэнни Глик с братом набрели на беду. Штаны выше колен были мокрыми — это Марк перемахнул ручей Тэггарт-стрим. Приехал мальчик на попутке, но кто его подвозил, вспомнить не мог. Помнил только, что играло радио.

У Бена отнялся язык. Он не знал, что сказать.

— Бедный мальчик, — тихо проговорил Мэтт. — Бедный храбрый мальчуган.

Лицо Марка исказилось. Глаза закрылись, а рот дернулся и напрягся.

— Моя ма-ма… мама…

Он слепо зашатался, и Бен подхватил его, обнял и стал укачивать, а рубашка намокала от яростных слез.

Отец Дональд Каллахэн понятия не имел, сколько времени уже шагает в темноте. Он, спотыкаясь, брел по Джойнтер-авеню к центру города, начисто позабыв, что оставил машину на подъездной дороге возле дома Питри. Иногда он забредал на середину мостовой, а иногда, покачиваясь, шел по обочине. Один раз на него выскочила машина с большими сияющими кругами фар, громко затрубил клаксон, и в последний миг автомобиль вильнул в сторону, взвизгнув шинами на мостовой. Один раз Каллахэн свалился в кювет. Когда до моргающего желтого огонька оставалось рукой подать, пошел дождь.

Отметить шествие отца Каллахэна по безлюдным улицам было некому — Салимов Удел задраился на ночь даже крепче обычного. В столовой не было ни души, а у Спенсера сидела за кассой мисс Кугэн и в льдистом свете флюоресцентных ламп под потолком читала взятый со стенда журнал признаний. Снаружи под светящимся знаком, изображавшим синюю собаку в прыжке, горели красные неоновые буквы: АВТОБУС.

Причиной, по мнению отца Каллахэна, был страх. У горожан были все причины бояться. Какая-то часть их существа вобрала в себя опасность, и нынче вечером в Уделе заперлись даже те двери, которые не запирались уже много лет, если вообще когда-нибудь запирались.

Каллахэн был на улице один. И только ему было нечего бояться. Забавно. Он громко рассмеялся, и этот смех напоминал дикие безумные всхлипы. Никакой вампир его не тронет. Других — может быть, но не его. Отмеченный Хозяином, он будет свободно шагать до тех пор, пока Хозяин не потребует своего.

Над ним навис храм Святого Андрея.

Каллахэн замялся, потом двинулся по дорожке. Он будет молиться. Если нужно — молиться всю ночь. Не новомодному Богу — Богу гетто, социального сознания и бесплатных обедов, а древнему Господу, который устами Моисея велел не давать ведьме жить, который позволил своему сыну восстать из мертвых. Еще один шанс, Господи. Епитимья же — вся моя жизнь. Только, еще один шанс.

Спотыкаясь, Каллахэн поднялся по широким ступеням. Перепачканная сутана была в беспорядке, рот вымазан кровью Барлоу. На верхней ступеньке он ненадолго остановился, а потом потянулся к ручке центральной двери.

Стоило ему прикоснуться к ней, как синяя вспышка света отбросила его назад. Боль пронзила спину, потом голову, потом грудь, живот и икры, и Каллахэн кубарем скатился с гранитных ступеней на тротуар.

— Нечист, — бормотал он. — Нечист, нечист. О, Господи, значит, нечист.

Он задрожал. Обхватив себя за плечи, Каллахэн трясся под дождем, а церковь нависала над ним, и двери ее были для него закрыты.

Марк Питри сидел на кровати Мэтта точно на том же месте, куда уселся Бен, когда пришел сюда с Джимми. Слезы Марк осушил рукавом и, хотя глаза мальчика опухли и покраснели, он держал себя в руках.

— Ты ведь знаешь, — сказал Мэтт, — что Салимов Удел в отчаянном положении?