Ричард Лаймон - Кровь? Горячая!

— А я вот, к сожалению, не говорю по-французски, — произнесла она, сопровождая слова глубоким вздохом, от которого голубой шелк на груди чуть-чуть распахнулся. Чтобы привлечь внимание собеседника к этому обстоятельству, она, словно бы извиняясь, поднесла к груди точеную бледную руку. Он жадно проследил это движение сузившимися глазами. На крючке ты, дружок, ох и на крючке.

— Вы американка?

— Да, из Лос-Анджелеса. Вы там не бывали?

— Конечно, бывал. Я частенько бываю в Америке. Работа, знаете ли.

— И что за работа?

Теперь он стоял совсем рядом, перебросив дипломат в левую руку и подтянувшись, чтобы скрыть рыхлую округлость животика.

— Можно мне присесть?

— Да, конечно же… Как невежливо с моей стороны. Присаживайтесь.

Взяв свободный стул, он засунул под него дипломат и уселся с ней рядом. Ноги он скрестил с тщательностью, вполне подобающей маршалу Фошу так, чтобы стрелки на штанинах были ровными, острыми. И постарался втянуть живот.

— Я занимаюсь произведениями искусства, — поведал он. — Прекрасные работы новых художников, графиков. Приходится путешествовать по всему миру.

"Явно не на своих двоих, — уточнила про себя Клэр. — 747-м, Трансъевропейским экспрессом, на торговых судах, прихватывающих по пути десяточек пассажиров… Но уж никак не на своих двоих. В ваших телесах. Маршал Фош, мышц на шпульку намотать не найдется".

— Звучит просто чудесно, — сказала она. Азарт. Бьющее в голову вино. Распахнутые настежь двери. Приглашения на веленевой бумаге украшены элегантными виньетками. И как заведено с самого утра мира — пауки и мухи.

— Да, пожалуй, что так, — произнес он, раздуваясь от гордости.

Пожалуй. Пожалуй в зеленый омут прекрасных холодных глаз!

Он предложил ей выпить, и она сказала, что у нее уже есть, что выпить, и он предложил выпить что-нибудь ДРУГОЕ, что-нибудь ПОКРЕПЧЕ. Да нет же, сказала она, у нее уже есть, спасибо. Надо дать ему понять, что она не проститутка. Вечно одна и та же история в этих больших городах. Выпить покрепче.

Хоть бы не заметил, как бурчит у нее в желудке.

— А вы уже ужинали? — поинтересовалась она. Он ответил не сразу. "Ах да, жена и детишки. Ждут тебя к ужину, может, даже к ужину в ресторане. Ох-х, господинчики средних лет…" И тут он сказал:

— М-м, нет. Мне только надо позвонить, отложить одну встречу — знаете, делового характера. Вы ведь не против составить мне за ужином компанию?

— Чудесная мысль. — Она чуть склонила голову. Восхитительная линия скул предстала перед ним в наиболее выигрышном ракурсе. Она и договорить не успела, как он снялся со стула и ринулся к телефонной будке.

Дожидаясь возвращения своего ужина, она неторопливо потягивала «перье».

"Быстро управился, — отметила она, когда он протолкался сквозь толпу к ней обратно. — Дай-ка угадаю, дорогуша, что ты там наплел: выскочило нечто крайне важное! Клиент из Даблдей, из Америки! Интересуется Кавалеровичем и гравюрами Мейнарда! Ну, ты же знаешь, как я сам не люблю задерживаться на работе! Но я должен… О нет, Франсуаза, не будь такой!.. Скажи детям, что я куплю им торт. Довольно, довольно! Мне надо задержаться. Приду как только смогу… Ешьте без меня. Я не стану с тобой спорить. Счастливо! Оревуар! Салют! Пока! Прошу тебя, прекрати, меня ждут дела! Прямо слышу, как ты все это говоришь, маршал ты эдакий!"

И еще она подумала: "Надеюсь, разогревать для тебя ужин им в голову не втемяшится".

Он улыбался, хотя вид у него был несколько напряженный. Не слишком-то он владел своей физиономией… Но впечатления от телефонного разговора скрыть старался прямо-таки героически.

— Так что, пойдемте?

Она неторопливо встала — каждое движение продуманно грациозно, — и лицо его расплылось в уже совсем блаженной улыбке. Ох и на крючке…

Они двинулись в путь. Она уже успела прогуляться по округе. Внимание девиз герлскаутов.

Она уводила его к рю Сент-Бенуа, где, по ее расчетам, вполне можно было поужинать, избегая излишнего внимания. Но пока еще рано… Ночная жизнь в Париже бурлит часов до двух утра; спокойно поужинать на свежем воздухе граничило с невозможным. А Клэр терпеть не могла есть наспех.

В конце рю Сент-Бенуа располагалось два ресторана, и он предложил ей оба на выбор. Она сделала очаровательную гримаску и сказала:

— А почему бы не пройтись еще? Я хочу найти местечко… поромантичней.

Он не спорил. Дальше, вниз по рю Сент-Бенуа. Налево — рю Жакоб… Слишком людно. Направо — рю де Сен-Пер… Людно! Но вон там, впереди… река. Темная Сена в вечерней мгле.

— Может, спустимся к реке?

Он выглядел озадаченным.

— Но вы же хотели поужинать…

— Ну да, конечно. Только давайте сначала прогуляемся вдоль реки. Ночью все так красиво, так чудесно! Я же в Париже в первый раз, а это так РОМАНТИЧНО!..

И он не спорил.

Справа темнела громада какого-то здания. Она посмотрела на него — и выше, на небеса, где светила полная луна, таинственная, выжидающая…

Ужин при свете полной луны — это великолепно.

— Вот это здание — Школа изящных искусств Очень известная.

У него это прозвучало «извесьная». Она рассмеялась Тьма. Вечный свет. Прекрасная полная луна полонила небо. Горячее блюдо подано. А вот и мост через темную реку. Ступеньки ведут к воде. Ах!..

— Пон-Рояль. — Маршал Фош указал на мост. — Очень извесьный.

Они пересекли набережную, и она повела его вниз по ступенькам. На берегу, в каких-нибудь двух метрах от неподвижной глади Сены, она повернулась и огляделась по сторонам. А потом привстала на цыпочки и, прильнув к нему, поцеловала. Втянуть-то брюшко он втянул, но не так чтоб с особым успехом. Она взяла его за руку и повлекла к Пон-Рояль.

— Под мост, — произнесла она.

Его дыхание.

Перестук ее высоких каблучков по древним камням Шум города над ними.

Шепот полной луны, налитой золотом, царящей в небе.

И там, под мостом, окутанная тьмой, она снова прижалась к нему, обхватив узкими бледными ладонями щекастую его голову, впилась губами в его губы, одурманивая, опьяняя… Поцелуй был долог; она прикусила зубами его губу, и он пискнул, точно зверек, получивший пинка. Но он уже был в ее власти. Страсть ее разгорелась.

И Клэр исчезла — кто-то совсем иной занял ее место.

Дитя ночи.

Дитя одиночества.

Прежде чем все человеческое в ней угасло, она успела уловить тот миг, когда он понял все. Понял, что очутился в объятиях порождения тьмы.

Миг ее метаморфозы.

Миг, слишком короткий, чтобы он успел освободиться. Вот спина ее изогнулась, вот во рту прорезались клыки, и отросли когти, и тело под небесно-голубым шелком подернулось шерстью — и вот она опрокидывает его наземь, наваливаясь сверху, когти сдирают серую ткань, лапа быстрым взмахом распарывает горло, обрывая крик, — и вот приходит время ужина. "