Василий Жабник - Диета дядюшки Айнтопфа

— Ну и халупа! — вырвалось у полковника, когда он, следуя за своей гротескной тенью, почти полностью растворившейся в сумраке, подошёл к дому. — И по-моему, в ней уже давно никто не живёт! — прибавил он, разглядев заколоченные окна.

Впрочем, со второго взгляда дом выглядел отнюдь не заброшенно, а диковинно и даже зловеще, ибо все окна были забиты не абы как, а плотно пригнанными и обильно покрашенными досками, между которыми не осталось ни единой щёлки. Так могло бы выглядеть обиталище вампира, прячущегося от солнечных лучей, подумал полковник и поёжился. «Не будь дураком, — ободряюще сказал он себе, — Айнтопф скрывается не от дневного света, а от любопытных глаз!» — и направился к двери.

Сначала он стучал кулаком, потом, испугавшись, что хозяин может находиться в отлучке, принялся отчаянно колотить тростью, не беспокоясь о сохранности серебряного набалдашника. Он терпеть не мог эту франтоватую палку, подарок от бывших подчинённых на семидесятилетие, но ходить без её помощи становилось всё труднее и труднее. Вот вам и ещё один повод сесть на диету, смутно подумал полковник.

— Подите прочь! Я не желаю никого видеть! — наконец раздражённо откликнулись за дверью. Слова звучали так, словно у говорящего частично парализовало губы, а голос был визгливым и гнусавым, но несомненно принадлежал бывшему кухмистеру.

— Айнтопф, это я! — обрадованно закричал полковник. — Открывай скорее, я озяб, пока шёл к тебе!

— Герр Краузе? — Раздражение сменилось недовольным удивлением. — Что вы здесь делаете и какого чёрта вам от меня нужно?

— Мне нужна твоя чудесная диета! Помнишь, ты сказал, что мне не хватает стимула? Он у меня появился!

— Моя чудесная диета оказалась чудовищной ошибкой, герр Краузе, — скорбно вымолвил дядюшка Айнтопф, — и вам невероятно повезло, что тогда вы оказались не в состоянии последовать ей.

— Не морочь мне голову! — воскликнул полковник. — Я же знаю, каким ты был до неё — и каким стал! Я тоже хочу помолодеть и ради этого готов проглотить любую мерзость, которую ты мне предложишь!

— Ни черта вы не знаете, герр Краузе, — печально проговорил бывший кухмистер, — и понятия не имеете, о чём просите...

— Так объясни мне! — потребовал полковник.

— Вам будет лучше остаться в блаженном неведении, — отозвался дядюшка Айнтопф. — Просто поверьте мне, герр Краузе, и уходите отсюда. Оставьте меня в покое, умоляю вас!

— Куда я пойду? — возопил старик. — Уже стемнело, Айнтопф, я наверняка собьюсь с пути и замёрзну! Ты волен отказать мне в приобщении к своей диете, но не смей отказывать в ночлеге!

— Ладно, — сказал дядюшка Айнтопф после долгой паузы. — Я пущу вас и даже развлеку дружеской беседой за рюмкой того, что согреет ваши обледенелые кости, но сидеть нам придётся без света. Мне он без надобности, ибо я теперь прекрасно вижу и в темноте, а вам, ей-же-ей, ни к чему лицезреть меня и моё логово... Вы согласны на это условие?

— Да, да! — крикнул полковник.

Дверь, тихонько скрипнув, отворилась внутрь. Из непроглядного мрака на полковника пахнуло зверской вонью гнилого мяса и долгожданным теплом. Он подавил тошноту, шагнул — и остановился на пороге: «А ну как вцепится в глотку!..» — припомнились ему слова Ганса.

— Входите же, — любезно пригласил спрятавшийся за дверью дядюшка Айнтопф. Он догадался, отчего медлит его гость, и продолжил: — Не бойтесь, я не убиваю для пропитания и тем более не ем живых...

Полковник вошёл, невидимый дядюшка Айнтопф захлопнул дверь и потянул его за рукав пальто:

— Я буду вашим поводырём, герр Краузе.

Полковник сидел в том, что на ощупь было кожаным креслом, и смаковал нечто, по вкусу и запаху являющееся восхитительным коньяком. Сам дядюшка Айнтопф пить не стал, сославшись на ещё одно побочное действие своей диеты.

— Стоило тащить с собой весь погреб «Холодной утки», чтоб однажды, раскупорив перед обедом бутылочку сотерна, обнаружить у себя сильнейшее отвращение к алкоголю! — пожаловался он. — Угощайтесь, герр Краузе: в моей винотеке это был один из самых выдающихся экземпляров. Утром я подарю вам ещё парочку.

— Твоё здоровье! — полковник качнул бокалом в сторону дядюшкиного голоса.

— Пожелайте мне лучше счастья, — раздался горький ответ. — Я и без ваших здравиц неплохо себя чувствую.

— Благодаря своей диете, вестимо, — проворчал стремительно хмелеющий полковник, поставив опустевший бокал на незримый стол и расслабленно откидываясь на спинку кресла. Он уже привык к трупному смраду и перестал замечать его, а спиртное помогло перебороть страх темноты, скрывающей бывшего кухмистера, и даже сделало её вполне уютной. — Это форменное свинство, Айнтопф, что ты больше не хочешь научить меня правильному питанию!

— Ну что же, — во мраке причудливый голос дядюшки Айнтопфа звучал так, словно сама тьма обрела дар речи, — видимо, я действительно должен объяснить свой отрицательный ответ на вашу просьбу. Но поклянитесь, что моя тайна останется между нами!

— Клянусь, — подтвердил полковник. — Плесни-ка мне ещё этого славного коньячку.

— Как я теперь понимаю, моя ошибка была в том, что от практики Агхоры я взял только диететику, обрядностью же полностью пренебрёг. Но согласитесь, герр Краузе, — не каждый захочет медитировать на нечистоты и не каждый отважится использовать человеческий труп в качестве обеденного стола или коврика для медитаций, а заодно и светильника, налив в рот покойника масло и вставив фитилёк. Да и кто у нас позволит столь кощунственно обращаться с усопшими? Чтобы исполнять все необходимые ритуалы, мне пришлось бы навсегда остаться в Индии, а я желал вернуться в Германию. Кроме того, я тогда был весьма материалистичен и счёл, что суть Агхоры — употребление веществ, возникающих в процессе распада органической материи, а все мантры и янтры не более чем оболочка из суеверий: что-то вроде представлений язычников о громе как о грохоте, производимом колесницей их сурового бога, мчащейся по небесным ухабам. И я, повторяю, отказался от всех церемоний. Чирандживи убеждал меня, что они укрепят мой дух и не позволят плоти взять верх, но я не слушал...

Первые изменения, которые должны были подсказать мне, что моё тело стало развиваться по собственному усмотрению, начались ещё в Гренландии. После двух месяцев питания только кивиаком и игунаком я обнаружил, что у меня существенно улучшилось ночное зрение, но вместо того, чтоб встревожиться, обрадовался: мне казалось, что это доказывает преимущества моего варианта диеты, ведь и самые продвинутые агхори ориентируются в темноте не лучше обычных людей, я же стал видеть как кошка. Волновало меня другое — омоложение шло столь быстро, что угрожало превратить меня во младенца менее чем за пять лет, однако потом скорость снизилась, и я окончательно успокоился. Даже когда у меня начали шататься зубы, я предположил, что это не скорбут, а реконструкция — и действительно, все зубы вскоре выпали, но буквально за несколько дней выросли новые, здоровее прежних. Затем то же произошло и с волосами.