Владимир Венгловский - А зомби здесь тихие (сборник)

Имме с трудом стряхнула с себя оцепенение.

– Проходим в башню! – громко и четко, словно задавала классу тему изложения, произнесла она. – Нам нужно устроиться до темноты!

– Мы сходим за сеном, – сказал Клаас. – Все будет мягче, чем на голой земле.

Имме благодарно улыбнулась ему.

Крыша башни давно провалилась. Но перекрытие между первым и вторым этажами уцелело. По ней-то и застучал своими серебряными молоточками давно собиравшийся дождь. У Шабгни нашлась целебная мазь, и он наложил на лицо Франка повязку, которая закрыла и глаза.

– Что это? – приподняв голову, спросил Франк.

– Кричат, – ответил Эрнест.

Он сидел рядом с братом и держал его за руку.

– Это далеко. В городе, – успокаивающе добавил Эрнест.

Франк улыбнулся.

– Какие крысы милые создания, правда? – сказал он.

Эрнест, уже хорошо знавший, когда брат нуждается в ответе, а когда нет, промолчал.

Лоскутное покрывало разномастных криков слилось в один душераздирающий вой. Клаас сказал бы, что это скрипит заржавленный ворот, на котором из карьера поднимают драгоценную черножизнь. Но только ворот этот был размером с Тотгендам.

Рядом с мальчиками кто-то возбужденно крикнул:

– Огонь! Смотрите, огонь! Город горит!

Люди зашевелись, затопали. Каждый хотел увидеть это зрелище своими глазами. Эрнест по-прежнему крепко сжимал руку брата.

– Сходи и ты посмотри, – мягко сказал Франк. – Будет что рассказать детям.

Эрнест послушался. Франк остался один в своем закутке. Он слушал симфонию гибнущего Тотгендама, в которую вплетался шум дождя, и молился о том, чтобы дождь не смог потушить пожар. Словно в ответ на его мольбу, молоточки над его головой застучали тише. Ослепительная вспышка резанула по глазам даже через повязку и плотно сомкнутые веки. Глухо проворчал гром. Франк вдруг ощутил уверенность, столь же глубокую, как и ничем не объяснимую, что эта молния угодила в его родной дом. Он словно видел пламя, неукротимо встающее сквозь завесу дождя; видел искаженное яростью и болью лицо отца, который одной рукой отбивался от крыс, а второй пытался делать знаки пожарным, видел тупое отчаяние на лице матери…

Франк улыбнулся.

– Благодарю тебя, о великий, – негромко произнес он.

Он услышал шаги и узнал их.

– Прости меня, великий, что не встаю, – с трудом шевеля обожженными губами, произнес он.

Гийом усмехнулся. Скрипнули доски. Бог опустился ящик из-под консервов, который приспособили вместо стула.

– У Гейба теперь будут серьезные проблемы с его братьями, – произнес Гийом. – Они – ревностные поборники чистоты и духа, и тела.

Франк улыбнулся уголком рта – шевелить обожженными губами было больно – и спросил в темноту:

– Во мне правда есть твоя кровь?

– Правда.

– И я теперь обречен?

– Не знаю, малыш, – ответил Гийом. – Никто из демонов не пробовал того хлеба. Но обычно, для того чтобы сломить демона, нужны гораздо более мощные чары, чем для того, чтобы сломить человека. Но я знаю, что с тобой будет, если ты уступишь голоду, который теперь всю жизнь будет терзать тебя, – тем же спокойным голосом продолжал Гийом.

Франк вздрогнул всем телом.

– Ты знал Лили? – спросил Гийом.

– Пару раз.

– Она была в той же ситуации, что и ты сейчас, – произнес Гийом. – И я дал ей шанс, хотя Гейб был по-своему прав. Она… не смогла. Не сдержалась. После того укуса аппетит к свежему мясу у нее прошел. Ей вообще больше не хотелось есть. Никогда. Тело ее стало деревенеть, словно его накачивали самыми лучшими зельями для мумификации. А потом она заснула. Но не насовсем. Любой некромант, хорошо разбирающийся в своем деле, сможет разбудить тебя. И тогда…

Они помолчали.

– Я не смогу зарабатывать так, как зарабатывала Лили, – заметил Франк.

В его голосе слышалась так хорошо знакомая Гийому насмешка. Вопреки распространенному мнению, демоны часто смеются, в то время как светлые предаются бесконечной скорби о судьбах мира.

– Может, и сможешь, – в тон ему ответил Гийом. – Но если я встречу тебя и ты будешь таким же, как она…

– Я понял, о великий, – прошептал Франк.

– Боль скоро пройдет. Повязку можно будет снять завтра к вечеру, – сказал Гийом.

Снова скрипнули доски – Гийом поднялся, чтобы идти.

– Шабгни! – порывисто окликнул его Франк, приподнявшись на своем ложе.

– Я слушаю.

– Я не хочу больше встречать тебя, – сказал он. – И быть как Лили тоже не хочу. Как мне убить себя? Если я не смогу выносить этот голод?

Гийом наклонился к его уху, прошептал несколько слов. Крохотный фарфовый флакончик – бидон после уплаты всех налогов – перешел в руки Франка.

Имме не хотела видеть, как горит Тотгендам. Как горит ее родной город и вместе с ним – ее родной дом. Пусть даже это пламя очищало землю от самого вонючего сгустка гнили, который когда-либо существовал на земле. Когда все уцелевшие поднялись на второй этаж, где через проломы в стене открывался великолепный вид на пожар, Имме вышла и села на пороге башни. Капли крови Гейба на тропинке сияли в темноте теплым желтым светом. Дождь еще не смыл их. Отблески пожара не достигали этого места. Но вой, жуткий, нечеловеческий, накатывался со стороны Тотгендама темными волнами и терзал слух. Имме передернула плечами и первый раз в жизни подумала, что трубка с душистым табаком была бы сейчас очень кстати.

Гийом сел на порог рядом с ней.

– Обними меня, – сказала Имме.

Он выполнил ее просьбу. Имме прижалась к его груди.

– Сколько всего произошло! – проговорила она.

Голос ее звучал глухо. Ее дыхание ударялось в кожаную куртку Гийома ровно там, где за ней должно было находиться сердце.

– Я не думала, что смогу… – бессвязно продолжала Имме. – Все так быстро поменялось… Мне так хотелось, чтобы меня кто-нибудь поддержал, утешил…

Гийом прижал ее к себе крепче – впрочем, довольно осторожно. Имме отняла лицо от его груди и вдруг воскликнула:

– Великий Шабгни, они хотели отправить в карьер детей. Детей!

– Я здесь ни при чем, – возразил Гийом. – Ваши руководители думали, что женщины, запуганные судьбой своих подруг, нарожают им новых детей. Ну, и плюс месть за то, что дети спустили на них крыс. И планы вашего городского совета вполне могли осуществиться.

– Так карьер пуст?

– Как банка позавчерашних консервов, – подтвердил Гийом.

Имме поцеловала его. Поняв, что только поцелуями она ограничиваться не намерена, Гийом поднял ее и отнес в развалины.

Там хватало укромных закутков.

– Гийом… А какого ингредиента тебе не хватило?

– Трын-травы.

Имме приподнялась на локте, посмотрела на него почти гневно. Она подумала, что он смеется над ней.

– Трын-трава лишает человека желаний, гнева и радости, – произнес Гийом. – Трын-трава дает спокойствие. Но забирает волю и свободу выбора. Она превращает отравленного в пассивное орудие чужой воли. Сила вашей любви к жизни помогла вам преодолеть смерть. Свобода воли помогла некоторым из вас выбрать жизнь и сейчас, несмотря ни на что.