Даррен Шэн - Марш мертвецов

— Лезь внутрь. — Форд открыл дверцу, мы укрылись в машине от зеленой мороси, и он начал обрисовывать цель поездки: — Вот кто нам нужен. — Он бухнул мне на колени стопку документов. — Аарон Зайдельман. Владеет рядом фабрик в районе порта. Мы их уже несколько лет пытаемся перекупить. Не продает. Хотели дождаться, пока сдохнет: он уже одной ногой в могиле, а дети продадут мигом, — но он, гад, живучий оказался. Больше ждать нельзя. Кардиналу нужны эти фабрики. Пока мы этого Зайдельмана особо не трогали, прижали совсем чуть-чуть, но сегодня он подпишет, не по-хорошему, так по-плохому.

Пока он рассказывал, я просмотрел бумаги.

— А меня взяли просто понаблюдать? Очередное практическое занятие?

— Нет. Ты должен заставить его продать фабрики.

Я поднял голову. Форд, отвернувшись, глядел в окно.

— А если не продаст? — тихо спросил я.

— Тебе решать.

Я хотел уточнить поподробнее, но тут Винсент зашипел сквозь зубы и вытащил пистолет:

— Форд! За нами шпионят!

Форд обернулся. В заднем окне маячила какая-то фигура, шагах в девяти-десяти от автомобиля. У Форда напряглись мускулы на шее, но тут же расслабились.

— Ты тупой чурбан, Винсент, — расхохотался он.

— Какого?.. — вскинулся Винсент.

— Ты на его глаза посмотри!

Винсент прищурился, приглядываясь, я последовал его примеру. Из клубящегося тумана показался человек с пустыми невидящими глазами, закутанный в длинную белую хламиду.

— Блин! — взревел Винсент. — Откуда ж я знал-то?

— Я его уже видел… — пробормотал я, силясь припомнить где именно.

— Подумаешь, — откликнулся Форд. — Их нетрудно заметить.

— Их?

— Да, их много. Все слепые и одинаково одеты. Типа секты. Выползают вместе с туманом. Поклоняются ему, что ли. Они безвредные, но давай-ка на всякий случай… — Он похлопал Винсента по плечу. — Поехали. То, что он слепой, не значит, что он еще и глухой.

По дороге я погрузился в изучение документов. Аарон Зайдельман родился в Германии в тридцатых годах. Родители погибли в концлагере. Его самого тайно вывез дядя. Бежали во Францию. С двенадцати лет работал, чтобы прокормиться. Открыл небольшое дело, потом в шестидесятых перебрался сюда, пачками скупал старые пакгаузы в районе доков, но по большей части ничего с ними не делал. Старик, лучшие годы давно позади, но все же богат и влиятелен.

Я вломился к нему в дом вместе с остальными — Фордом, Винсентом и парой других. Он сидел в халате и в тапочках, потягивал бренди под какую-то классическую нудятину. Попытался сопротивляться, но наш громила его быстро положил.

— Спокойно! — велел Форд. — Без приказа мистера Райми никто его не тронет.

Я подошел к старику вплотную и пригляделся к нему внимательно, будто к потенциальному покупателю страхового полиса. Несмотря на явный испуг, в нем чувствовалась внутренняя сила. Несколько перебитых костей его сопротивление не сломят. Его уже в свое время и пытали, и терзали. Он не поддался тогда, не поддастся и сейчас. Старик хранил молчание, прекрасно зная, что нас не разжалобить мольбой, так же как его самого не сломить пытками.

— Ну, что? — поинтересовался Форд. — Побеседуешь с ним здесь или нам его вытащить наружу?

— Никогда не пробовал еврейскую доставку, — хохотнул Винсент. — Бейглы бесплатно полагаются?

— Мистер Зайдельман, — начал я, — нам нужны ваши фабрики. Я знаю, вы хотите сохранить их в семье, но ведь вашим детям они до лампочки. Наследники либо все растранжирят, либо продадут первому, кто поманит их жирным чеком. Им бы только жизнь прожигать. Никчемные эгоисты и транжиры.

— Да, так оно и есть, — согласился старик. Голос у него был твердый, совсем не старческий. — Из могилы я уже ничего не сделаю. Зато могу позаботиться о своих активах сейчас, пока я еще жив, и поэтому ни за что не продам тому, кто хочет испоганить созданное моими руками. Ваш богохульник Кардинал превратит мои фабрики в публичные дома и опиумные притоны. — Опиум. Да, старик конкретно застрял в прошлом. — Я не позволю испохабить дело, на которое положил столько трудов. Не будет ему никакой революции. И нового порядка. — Он горько улыбнулся, слегка взмахнув рукой. Я заметил на ней бледное очертание сведенного лагерного номера.

Отступив назад, я снова принялся разглядывать старика, размышляя параллельно об этой последней вырвавшейся у него фразе. Вполне бодрый, здоровый для своего возраста, кожа сияет, шевелюра густая. Шевелюра эта меня чем-то зацепила. Я отвел Форда в сторонку и прошептал:

— Вы знаете, как нацисты уничтожали евреев?

— Печи и газовые камеры, — с удивлением поглядев на меня, ответил он.

— Нет. Прежде чем уничтожить их физически, они уничтожали узников морально. Раздевали догола, унижали, морили голодом, избивали, валяли в грязи. Лишали человеческого достоинства.

— Спасибо за экскурс в историю, — фыркнул Форд. — Только при чем тут…

— Я знаю, как на него воздействовать, — тихо пояснил я.

— Так вперед.

— Любой ценой?

— Я ведь уже сказал: тебе решать.

— Вытаскивайте его, — приказал я громилам, — и суйте в машину. Поедем прокатимся.

Я велел Винсенту ехать в одну из наших парикмахерских, где меня несколько раз брили старым дедовским способом, с пеной. Парикмахерскую мне показал И Цзе.

Было уже поздно, хозяин сперва начал ворчать, когда его разбудили, но при виде Форда Тассо моментально заткнулся и без разговоров принес в бумажном коричневом пакете то, что я попросил. Я поблагодарил и вышел.

Остальные во все глаза уставились на пакет, гадая, какие зверские пыточные инструменты я мог попросить у брадобрея. Я хранил молчание. Зайдельман едва заметно дрожал, но в целом держался стойко.

Мы приехали в доки. Я знал, что ищу: заброшенную фабрику, работавшую на угле. Огромные угольные печи. Нужное место отыскалось почти сразу. Мы втащили Зайдельмана внутрь и приставили к холодной, сырой железной стене. Пускай с тех пор, как такие печи использовались во зло, прошли годы, память по-прежнему жива. Вряд ли Зайдельман забыл трагическую судьбу родителей.

В багажнике автомобиля отыскались фонари. Три луча уперлись в лицо старику, которому не занимать было упрямства, но не хватало мозгов.

— Раздевайся! — приказал я. Зайдельман мешкал. — Раздевайся, жид пархатый! Быстро! — Слова возникали из ниоткуда с пугающей легкостью.

Зайдельман напрягся. В глазах заблестели злые слезы. Оскалившись, он разделся догола и отшвырнул одежду ногой.

— Значит, — выдавил он сквозь зубы, — решили поиграть в офицера, молодой человек? Давайте. Вы бы замечательно вписались, нихт вар? Но я уже побывал у них в руках. Не сломался тогда — не сломаюсь и сейчас. Вам нас не уничтожить. Вы уже пробовали — и не смогли. Попробуйте еще раз. На те же грабли! Хочешь снова получить по лбу — валяй, гаденыш!