Клара Рив - Старый английский барон

— Мы вернемся, бесценная моя дочь, сразу же, как только уладим это неприятное дело.

Барон пожелал узнать, когда гонцов ждут обратно. Освальд воспользовался этим, чтобы удалиться, и, направившись к себе, прочел послание, в котором было написано:

От наследника Ловелов

его дорогому высокочтимому другу отцу Освальду

Передайте моим друзьям в замке Ловел, что я живу надеждами в один прекрасный день вновь с ними там свидеться. Если бы Вам удалось приехать сюда с гонцами, Ваше свидетельство придало бы весомости моим словам. Быть может, Вы получите от барона дозволение сопровождать его, Вам виднее, как этого добиться. Джон Уайет поведает Вам всё, что здесь приключилось. До сегодняшнего дня успех превышал все мои ожидания и едва ли не превзошел всё, о чем я мог мечтать. Я на верном пути к утверждению в своих правах и верю, что та сила, которая вела меня до сих пор, и далее не покинет меня. Передайте моему дражайшему Уильяму, что я жив и уповаю в скором времени обнять его. Не откажите мне в Ваших святых молитвах и благословении. За сим остаюсь Вашим духовным сыном и слугой,

Прочитав письмо, Освальд пошел к гонцам; он отвел Джона Уайета в сторону и узнал у него всё, что хотел. Они беседовали, пока барон сам не послал за священником. Освальд тотчас явился к нему и, упреждая расспросы, сказал:

— Я говорил с гонцами и узнал, что они скакали день и ночь, чтобы доставить письма как можно скорее. Они просят дать им лишь одну ночь для отдыха и завтра же готовы отправиться назад вместе с вами.

— Хорошо, — ответил барон. — Мы поедем, как только они будут готовы.

— Милорд, — добавил Освальд, — позвольте просить у вас милости. Я видел начало этих чудесных событий и горю желанием узнать, чем они завершатся, а возможно, мое присутствие вам даже пригодится.

— Пожалуй, — согласился барон. — Если вы хотите присоединиться к нам, я ничего не имею против.

На этом они расстались и занялись приготовлениями к отъезду.

Затем Освальд переговорил наедине с Джозефом, сообщив ему всё, что знал, а также сказал о своем решении сопровождать барона в поездке на север.

— Я еду свидетельствовать в пользу оскорбленной невинности, — произнес он. — Если потребуется, я призову тебя, поэтому держись наготове на случай, если за тобою пришлют.

— Я буду готов к этому, — заверил его Джозеф, — и отдам последние силы и саму жизнь, лишь бы помочь моему молодому лорду вернуть свой титул и права. Но неужели никто до сих пор не догадывается, кто наследник Ловелов?

— Нимало, — ответил Освальд. — Все думают, что он как-то связан с раскрытием тайны, но им и в голову не приходит, что его-то она и касается в первую очередь.

— Ох, святой отец, — сказал Джозеф, — я не буду знать ни минуты покоя, пока вы не вернетесь. Но вам нужно отдохнуть перед дорогою, не смею вас дольше задерживать.

— Доброй ночи, — промолвил Освальд. — А мне перед сном надо еще кое-кого проведать.

Попрощавшись с Джозефом, он на цыпочках прокрался к мистеру Уильяму и тихонько постучал; дверь отворилась.

— Что нового, святой отец?

— Ничего особенного. Мне лишь велено передать вам, что Эдмунд в добром здравии и по-прежнему ваш верный друг.

— Я ждал, что он пошлет нам весточку о себе, — признался Уильям. — Но, думаю, это еще не всё.

— Чего же вы еще ожидаете, дитя мое?

— Что мы увидим его или услышим о нем там, куда направляемся.

— Весьма вероятно, — сказал Освальд, — и на вашем месте я был бы готов к этому. Впрочем, уверен, мы не услышим о нем ничего дурного.

— Разумеется, — согласился Уильям. — И я всем сердцем буду рад свидеться с ним. Как я понял, он находится под покровительством сэра Филипа Харкли.

— Да, это так, — подтвердил Освальд. — Мне рассказал об этом слуга сэра Филипа, один из гонцов, который указывал дорогу остальным.

Побеседовав еще немного, они расстались, и каждый удалился на покой.

Наутро все тронулись в путь. Они ехали не спеша, чему причиною было слабеющее здоровье барона, и благополучно добрались до замка лорда Грэма, где высокородный хозяин встретил их с величайшим почетом и радушием.

Лорд Ловел поправился и окреп, насколько это было возможно за столь короткий срок, и с нетерпением желал вернуться домой. Он удивился приезду зятя с племянниками, но нисколько им не обрадовался. Сэра Филипа Харкли, явившегося засвидетельствовать свое почтение, барон Фиц-Оуэн встретил вежливо, но с заметной холодностью. Сэр Роберт, не доверяя своей выдержке, вышел из комнаты. Сэр Филип приблизился к барону и пожал ему руку.

— Милорд, — сказал он, — я рад видеть вас здесь, но не могу удовольствоваться сухой вежливостью такого человека, как вы. Я надеюсь заслужить ваше уважение, вашу дружбу и не успокоюсь, пока не стяжаю их. Отдаю себя всецело на ваш суд и сам готов порицать те из своих поступков, которые вызовут ваше неудовольствие.

Барон смягчился: одно благородное сердце почувствовало благородство другого, и, хотя он считал, что положение его шурина требует сдержанности по отношению к человеку, едва не лишившему его жизни, барон невольно с каждой минутой проникался к доблестному рыцарю всё большей симпатией. Лорд Клиффорд рассказал обо всем, что произошло, воздав должное великодушию сэра Филипа, не забыв упомянуть, как благородно тот скрывал до самого дня поединка причину, побудившую его бросить вызов лорду Ловелу, дабы не восстановить против него судей. Он всячески превозносил снисходительность рыцаря к побежденному и его желание соблюсти справедливость в отношении наследников своего противника, затем заговорил о его глубоком уважении к лорду Фиц-Оуэну и о том, как сэра Филипа заботило, чтобы барон смог приехать и закрепить достояние больного за своими детьми. Лорд Клиффорд также поручил своему сыну постараться смягчить сэра Роберта и при необходимости объяснить старшему сыну барона всё, что могло показаться тому подозрительным в поведении сэра Филипа.

Когда прибывшие немного отдохнули, лорд Грэм предложил им навестить больного. Они послали слугу предупредить его и вошли следом. Барон Фиц-Оуэн шагнул к постели и с искренней заботой и состраданием прижал к груди своего шурина. То же сделали сэр Роберт и мистер Уильям. Лорд Ловел обнял их, но не произнес ни слова, а выражение его лица выдавало душевное волнение. Барон заговорил первым:

— Смею надеяться, мой шурин пребывает в лучшем здравии, чем я ожидал.

Лорд Ловел с почти безумным видом кусал пальцы, терзал одеяло. Наконец он вскричал:

— Для чего вы послали за моими родственниками? Сэр Филип Харкли, вы недостойно воспользовались плодами своей победы, сохранив мне жизнь только для того, чтобы очернить мое доброе имя: вы опозорили меня перед незнакомыми мне людьми и, что еще горше, перед моими дорогими друзьями. Я был на пороге смерти, а вы вынуждали у меня признания, теперь же злоупотребляете тем, что услышали, чтобы погубить меня во мнении моих друзей. Но если я оправлюсь от ран, как бы вам не пришлось пожалеть об этом!