Ричард Матесон - Зов смерти

В тот момент мне, правда, было не до шуток. Дернув без толку за ручку, я разозлился. Видимо, требовало выхода раздражение, вызванное невнимательностью брага, иначе не объяснить, зачем мне вдруг понадобилось во что бы то ни стало эту дверцу открыть. Я отставил сахарницу и взялся за ручку обеими руками.

— Что ты делаешь? — донесся из комнаты удивленный голос Сола.

Не ответив, я что было силы рванул дверцу. Но она не открылась даже на миллиметр, словно срослась со шкафом намертво.

— Чем ты там занимался? — спросил Сол, когда я вернулся в гостиную.

— Ничем, — ответил я, на том разговор и кончился.

Завтракал я без аппетита. Злость мешалась во мне с обидой.

Я был задет не на шутку — брат, который всегда так чутко откликался на малейшие перемены в моем настроении, в тот день как будто ничего не замечал. И это равнодушие, ему совсем несвойственное, совершенно выбило меня из колеи.

Раз, посмотрев на Сола во время завтрака, я увидел, что его глаза неотрывно прикованы к чему-то позади меня. Я невольно передернул плечами и спросил:

— Что ты там разглядываешь?

Сол перевел взгляд на меня, и легкая улыбка, игравшая на его губах, исчезла.

— Ничего, — ответил он.

Я все же повернулся и посмотрел сам. Но увидел только портрет над камином.

— Портрет? — спросил я.

Он промолчал, отпил с нарочитым спокойствием кофе.

Я сказал:

— Сол, я, кажется, с тобой разговариваю.

В его темных глазах мелькнула холодная насмешка, означавшая: «Разговариваешь, ну и что?»

Вслух он ничего не сказал. Непонятная натянутость между нами росла. Желая сгладить ее, я отставил чашку и поинтересовался:

— Ты хорошо спал сегодня?

И увидел — не заметить этого было просто невозможно, — как насмешка в его взгляде мгновенно сменилась подозрительностью.

— Почему ты спрашиваешь?

— Я задал странный вопрос?

Он снова не ответил. Вытер губы салфеткой, отодвинул кресло, собираясь встать.

— Извини, — пробормотал себе под нос, скорее по привычке, чем из вежливости, как я понял.

— Что с тобой творится сегодня? — спросил я с искренним беспокойством.

Сол с невозмутимым видом поднялся на ноги.

— Ничего, — ответил он. — Тебе кажется.

Я был совершенно озадачен этой внезапной переменой в нем, не видя никаких причин, которые могли бы ее вызвать. И когда он суетливо зашагал к выходу, с недоумением уставился ему вслед.

Свернув налево, он скрылся в арке. Я услышал его быстрые шаги на лестнице, ведущей вверх. Но долго еще сидел, не шевелясь, глядя на арку, за которой он исчез.

Потом я повернулся к портрету.

В изображенной на нем женщине ничего необычного как будто не было. Я тщательно изучил стройные плечи, тонкую белую шею, круглый подбородок, пухлые губы, слегка вздернутый нос, зеленые глаза. И покачал головой. Портрет как портрет. Никакого особенного впечатления на разумного человека он произвести не мог. Что же так привлекло в нем Сола?

Кофе я не допил. Отодвинул кресло, встал и тоже поднялся наверх. Подошел к комнате брата, толкнул дверь и на мгновение оцепенел. Сол от меня заперся. Поняв это, я утратил самообладание окончательно. И, развернувшись, поспешил к себе.

В спальне я просидел почти весь день, пытаясь время от времени отвлечься чтением и прислушиваясь, не раздадутся ли в коридоре шаги брата. Я силился понять, что произошло, чем объяснить эту странную перемену в его отношении ко мне.

Но все, что я был в состоянии предположить: у него разболелась голова, он не выспался, — убедительным не казалось. Не объясняло его беспокойства, насмешливых взглядов, которые он на меня бросал, и явного нежелания разговаривать со мной хотя бы вежливо.

Потом — должен подчеркнуть, что произошло это вопреки моему желанию, — мне вдруг подумалось, что объяснением могут служить иные, не обычные причины. На миг я даже поддался искушению поверить в ходившие о доме слухи. Мы с братом не стали обсуждать загадочное прикосновение, которое он ощутил накануне. Но почему? Потому что сочли его игрой воображения? Или, наоборот, знали точно, что оно таковой не было?

Я вышел в коридор, постоял там немного с закрытыми глазами, прислушиваясь, словно надеялся уловить некий потусторонний звук и определить его источник. Но ничего, кроме звенящей тишины, не услышал.

Так прошел день, показавшийся мне в моем одиночестве бесконечным. С братом мы встретились только за ужином. Сол по-прежнему был неразговорчив и от всех предложений сыграть в карты или в шахматы отказался наотрез.

Поужинав, он сразу вернулся к себе. Я вымыл посулу и вскоре тоже отправился спать.

И то, что произошло прошлой ночью, повторилось.

Наутро, лежа в постели, я вновь гадал, сон это был или не сон. Наяву для того, чтобы с такой силой сотрясти дом, потребовалась бы целая сотня грузовиков. Свет под моей дверью казался слишком ярким для свечи, к тому же был голубым. Еще я отчетливо слышал в коридоре чьи-то шаги. Должно быть, все-таки сон…

Уверенности в этом, однако, у меня не было.

Я опять проснулся в половине десятого. Торопливо оделся, немало раздраженный тем, что все эти загадки заставили меня нарушить рабочий распорядок, умылся и вышел в коридор, горя желанием поскорее заняться делом.

По привычке глянув в сторону второй спальни, я заметил, что дверь в нее приоткрыта. Сол, видимо, поднялся раньше и уже работал в солярии. Заходить к нему в комнату я не стал, а поспешил в кухню готовить себе завтрак. И когда вошел туда, обнаружил все в том же порядке, в каком оставил накануне.

Наскоро поев, я отправился наверх и все-таки заглянул к Солу.

И несколько удивился, увидев его в постели. Вернее, на голом матрасе, потому что простыни и одеяло, сбитые, словно в приступе ярости, на сторону, свисали с края кровати на пол.

Сол, в одних пижамных штанах, еще крепко спал, весь мокрый от пота.

Я нагнулся, тряхнул его за плечо, но он только сонно пробормотал что-то в забытьи. Я тряхнул еще раз, сильнее. Он рывком повернулся на бок.

— Оставь меня в покое, — проворчал сердито. — Я так…

И умолк на полуслове, как будто опять сообразил, что едва не проговорился.

— Что ты — так? — спросил я, начиная злиться.

Он не ответил, лег на живот и уткнулся лицом в подушку.

Я снова принялся его трясти. Он резко приподнялся и крикнул:

— Выйди отсюда!

— Ты рисовать не собираешься? — невольно отшатнувшись, спросил я.

Вместо ответа он свернулся клубком, давая понять, что собирается спать дальше. Я оскорбленно выпрямился и пошел к двери.

— Завтрак себе приготовишь сам, — сказал я, злясь еще больше оттого, что произношу эти ничего не значащие слова. И, захлопывая дверь, услышал, как Сол рассмеялся.

Уйдя к себе, я взялся было за начатую мною драму, но дело не пошло. Я не мог сосредоточиться. И думал только о том, каким странным, непостижимым образом изменилась вдруг моя привычная, милая сердцу жизнь.