Далия Трускиновская - Пьесы

АНЕТА.Ванюшка! Теперь — гони!

Пропустив карету, Андрей Федорович нагнулся, зачерпнул горсть жидкой грязи и стер со штанов плевок. Потом обмахнул эту же руку о борт кафтана, прошептал «прости, Господи» и перекрестился.

Где-то меж землей и небом беседовали два ангела. Один — белый, пышнокрылый, другой — в посеревшем одеянии, смахивающем на заношенную ряску, и с такими же, словно закопченными, едва различимыми крыльями.

Ангельская беседа происходила ночью, над головой у коленопреклоненного Андрея Федоровича.

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ. Брось ты ее, не губи себя.

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ.Не могу.

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ.Да как же не можешь? Тебя к ней приставили, что ли?

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ.Тебя — приставили.

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ. От меня она отреклась. А тебе-то и вовсе ее беречь не след. Ты знаешь, как ее грех именуется? Гордыня! А ты сам, своевольно, к ней прилепился! Кто через гордыню пострадал и низвергнут был? Вспомни, радость!

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Да помню я... А ты ведь ко мне — неспроста...

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ.О тебе волнуюсь. А ты ходишь за ней следом, оберегаешь ее! И добрые дела творишь, а на нее думают! Я знаю, я видел. Куда перышко из крыла прилепишь — там и чудеса творятся. То пожар гаснет, то хворому полегчает! Посмотри, на что похож стал! Прости Господи — как курица недощипанная...

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Я хочу, чтобы в час кончины, даже если кончина прямо сей же миг настанет, совесть ее была чиста...

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ.Так ты же, ты все творишь!

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Она имеет намерение, а я воплощаю, только и всего. Она же людям желает в душе своей добра! А последний суд над душой, сам знаешь, по намерениям...

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ. Так есть же намерения — что ты еще вмешиваешься? О чем хлопочешь? То ее то от дождика, то от снежка бережешь, по твоей милости ее торговые люди вкуснейшим угощают! А сколько одежды ей понадарили, и обуви, и всего!

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Как получает, так и раздает. А на самой мужний кафтан уже истлел. Так что стряслось-то? Или ты, радость, от безделья устал? Который уж год без человека...

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ. Так она ж жива!..

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. То-то и оно, что жива. Дождик со снежком, голод и холод — не то, от чего ее спасать надо, и мне это известно. Я спасу ее от греха — вот для чего я с ней! Я душу окаменевшую в ней оживлю!

Андрей Федорович шел, как всегда, с ангелом за спиной, опустив голову, бормоча молитву, а вокруг шумел и галдел Сытный рынок. И в молитву врывались голоса:

— Андрей Федорович, возьми калачик!

— У меня возьми!

— Не обидь, Андрей Федорович!

— У кого возьмешь — тому ведь удача!

Один мужской голос оказался громче прочих:

— Андрей Федорович, возьми пирожок, съешь!

Ангел положил руку на плечо подопечному, и тот резко повернулся на голос.

АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ.Ты детей своих сперва накорми!

Голоса притихли и засуетились полушепотом:

— А и впрямь!

— Девка дворовая от него двойню нагуляла — так со двора согнал...

— С рук сбыл...

— Суров Андрей Федорович...

— Правду видит...

— Ишь как опозорил...

Андрей Федорович махнул рукой да и пошел прочь, ангел — за ним.

В графских покоях стояли Анета и граф — лицом к лицу. Граф был наряден — собирался ехать во дворец. Анета, напротив, одета скромно — запахнута в большую шаль.

ГРАФ. Анета, будь благоразумна. Мало того, что тебе сюда приходить не следовало, так ты еще не ко времени. Видишь — я тороплюсь. Граф Орлов шефом Кавалергардского полка назначен, государыня его поздравляет — нельзя опаздывать!

АНЕТА. Насилу и сейчас к вам пробилась, ваше сиятельство.

ГРАФ. Послушай, будь умна, поди прочь — я потом к тебе приеду, поговорим. Право, недосуг!

АНЕТА.Потом вас и не дождешься! Мне ведь тоже недосуг! Того гляди, опростаюсь!

Тут она распахнула шаль и показала вздувшийся живот.

ГРАФ. Ну, ты только у меня тут не опростайся. В крестные, прости, не пойду — кабы ты замужняя была, другое дело.

АНЕТА. Да сам же ты мне и набил брюхо!

ГРАФ. Кто, я? Побойся Бога, при чем тут я? Мало ли с кем ты валялась?

АНЕТА. А вот Бог-то сверху все видел и знает — ни с кем не валялась, а дитя — твое, сердечный друг, ваше сиятельство! И мне сейчас рожать, кормить, а денег — ни гроша, кольца с рук сняла да в заклад снесла, и в театр мне ходу нет — там молодые пляшут...

ГРАФ. То-то и оно, что молодые! Да как ты додумалась в такие годы рожать неведомо от кого? Замуж идти надо было, пока звали!

АНЕТА. Ведомо от кого. Ваше дитя.

ГРАФ. Да с тобой только ленивый не спал!

АНЕТА. Я перед Богом грешна, а перед тобой — нет! Как ты ко мне, сударь, ездить стал, — никого более и не бывало.

ГРАФ. Да когда ж это я к тебе ездил?! Один раз, может, спьяну и завернул!

АНЕТА. Все соседи видали! Христом-Богом прошу — не дай погибнуть и дитя твое загубить! За квартиру третий месяц не плочено, от булочника мальчишка уже под дверью караулит, все только и домогаются — отдай деньги, отдай деньги!

ГРАФ.Так что ж ты дитя оставила? Вы, театральные девки, умеете дитя в чреве истреблять!

АНЕТА.А то и оставила... Не могла твое дитя губить!.. И коли вода к горлу подойдет — государыне в ноги брошусь! Она меня помнит! Она мне коробки конфектов посылала! Все расскажу! А соседи подтвердят!

ГРАФ.С ума ты сбрела! Кто тебя к государыне допустит?!

АНЕТА. А есть добрые люди! Христом-Богом прошу — дай сколько можешь!

ГРАФ.Пошла вон, дура. Чужих пригулков кормить не намерен. Или тебя взашей вытолкать?

АНЕТА. Я пойду! Я пойду! Да прямо отсюда — во дворец! И государыне, и графу Орлову в ноги брошусь! Будет тебе праздничек, сударь!

ГРАФ.Дура!

Он неожиданно развернулся и вышел. Анета кинулась в ту же дверь — но дверь оказалась заперта, тряси не тряси — не поддается.

АНЕТА.Запер! Запер!.. Ох, что же я наделала?! Погубит он меня тут... Вернется ночью, дворовым своим прикажет — и спустят меня вниз головой в Неву... Пропала я, пропала! И с младенчиком... А нет же! Убегу!.. К Лизке, она спрячет... Нет, у Лизки меня первым делом искать начнут... он мне теперь жить не позволит... И на квартиру людей пошлет... Куда ж деваться?..