Джеймс Лавгроув - Дни

– Ты против перцев ничего не имеешь? – спрашивает он Фрэнка.

Фрэнк мотает головой.

Официант уходит.

За столиком воцаряется тишина.

– Ну что ж, – нарушает молчание мистер Блум, – я вижу, ты не торопишься начать разговор, тогда давай начну я. Судя по нашим прежним, прерванным беседам, пожалуй, нетрудно угадать, о чем ты собирался со мной поговорить.

Фрэнк по-прежнему буравит взглядом другую часть атриума. Мистер Блум делает паузу, потом продолжает:

– Я уверен, Фрэнк, тебе нелегко было прийти к такому решению. Я также уверен, что ты тверд в своем решении и, что бы я ни говорил, не изменишь его. Поэтому тебе, наверное, станет легче, когда ты услышишь, что я и не собираюсь тебя переубеждать. Скажу лишь, что «Дням» тебя будет недоставать. Это никакой не эмоциальный шантаж, нет-нет, – это чистая правда. Ты – превосходный магазинный детектив. Будет жаль, если ты уйдешь.

Фрэнк снова никак не реагирует, но мистеру Блуму известны повадки Призраков. Он знает, что не зря тратит слова.

– Что же так угнетает тебя – ношение оружия?

Покачивание головой – такое неуловимое, что только другой Призрак способен его заметить.

– А-а… Обычно причина в этом. Со временем оружие начинает тяготить Призраков. Так и со мной было. Сама мысль, что ты можешь причинить боль и страдание другим людям, и нечто худшее, чем боль и страдание. Все это можно как-то оправдать. Воры знают, на какой риск идут, а если нет, тогда они вполне заслуживают того, что с ними происходит. Но вот иногда… – Мистер Блум теребит мизинцем волосы надо лбом. – Фрэнк, когда я тебе раньше говорил, что стал терять сноровку, я не объяснил, почему это произошло. Неуверен, что причина в этом, но… Понимаешь, тогда это казалось мне причиной. Помнишь, как я застрелил ребенка?

– Извини, не помню.

– Ну, ты и не обязан помнить. Такими вещами ведь не принято хвастаться – верно? Ему было лет пятнадцать-шестнадцать, не больше. Гибкий, как ящерица. Он украл комикс, а я схватил его, но он оказался скользким чертенком и вывернулся, оставив у меня в руках свое мешковатое пальто. Охранник еще не успел прийти, и я понял, что парнишку мне не догнать, поэтому, разумеется, вынул пистолет. Я предупредил его криком. Он не отреагировал. Я выстрелил. Я хотел только слегка его задеть, но он был такой тощий, кожа да кости… Он был всего лишь ребенком, а я все равно его застрелил, застрелил без колебаний, потому что этому меня учили. Пулей ему оторвало половину грудной клетки. Мне до сих пор это в кошмарах снится. Я убил за свою жизнь пятерых воров, ранил еще полдюжины, и всякий раз я говорил себе, что просто выполняю свой долг. Просто выполняю долг. Но когда я вспоминаю лицо того мальчишки и жуткий предсмертный хрип, которым он зашелся, рухнув в лужу собственной крови на ковер, прямо к моим ногам… Вот тогда фраза про долг уже не кажется мне достаточным оправданием. Разве я не прав?

Мистер Блум вдруг как будто постарел: болезненное воспоминание бросило мрачную, могильную тень на его осунувшееся лицо. Он извлек из памяти эту историю, он покаялся вслух, что стоило ему больших усилий, как бы предлагая обмен: Я с тобой поделился этим, а теперь и ты давай начистоту, – но Фрэнк не искушен в тонких нюансах человеческого общения и потому не знает, как тут уместно реагировать.

– Я никогда никого не убивал, – говорит он, не поворачивая головы.

Мистер Блум медленно кивает:

– Знаю. Тебе даже оружие почти не приходилось доставать. Отличительный признак хорошего Призрака.

– Как правило, при обращении с ворами достаточно обычного такта и твердости.

– Ну вот. Я к этому и клоню. Ты же рожден для такой работы, Фрэнк.

– А это хорошо?

– Ну, по-моему, неплохо, когда человек занимается делом, которое ему подходит.

– Родиться для такой работы, которая лишает тебя индивидуальности, заставляет сливаться с фоном и превращаться в пустое место, – это хорошо?

Горечь в голосе Фрэнка, обычно спокойном, не проходит мимо мистера Блума.

– Незаметность, – говорит мистер Блум осторожно, – должна быть лишь искусством. Ей не обязательно становиться чертой характера.

– А что, если это неизбежно? – Фрэнк наконец-то смотрит прямо на мистера Блума, обрушивая всю скорбную тяжесть взгляда могильно-серых глаз на своего начальника. – А что, если невозможно отсечь одно от другого и искусство со временем становится чертой характера, а работа – человеком? Помнишь Фолконера? Или Имза?

– Ну, у них были особые случаи, Фрэнк.

– А что нужно для того, чтобы с человеком приключился особый случай? Много ли, мало ли требуется, чтобы подтолкнуть его к краю пропасти?

Тут приносят дымящийся овощной суп в глиняных плошках, на внутренних ободках которых вручную нанесен узор из логотипов «Дней», и выстланную салфеткой корзинку с хлебом фокачча. Мистер Блум сразу же вооружается салфеткой. Фрэнк откидывается на спинку стула и продолжает барабанить пальцами, теперь уже по краю стола.

– Так чем же ты думаешь заняться? – спрашивает мистер Блум, отрываясь от минестроне. – Если уйдешь на пенсию?

– Буду путешествовать.

– А куда поедешь?

– В Америку.

Мистер Блум, поперхнувшись, брызжет слюной в ложку.

– В Америку, Фрэнк? Господи, да почему же в Америку?

– Потому что она большая. В ней можно затеряться.

– Ну, наш магазин тоже большой, люди то и дело тут теряются. Америка! Фрэнк, ты не шутишь? Я понимаю, принято считать, что это удивительная страна, край открытых возможностей и все такое, но если она и впрямь такая огромная, то почему все, кто там живет, вынуждены обращаться к психиатрам?

– Ты преувеличиваешь, Дональд.

Мистер Блум отмахивается от его возражения ложкой.

– Куда ни кинь, Фрэнк, а все-таки американцы – странный народ.

Фрэнк чувствует досаду. Да что известно мистеру Блуму про Америку? Что ему вообще известно про что-нибудь, кроме «Дней»?

– Америка – это только начало, – говорит он, всеми силами сдерживая раздражение. – Собственно, мне даже не так важно, куда уехать, лишь бы куда-нибудь уехать отсюда. Мне уже за пятьдесят, а я никогда не выезжал дальше окраин этого города. Жалкая участь, да? За свою карьеру я прошагал тысячи, может быть, даже миллионы километров, – все равно что несколько раз обошел земной шар, – а в действительности ничего не видел в жизни, кроме этого города да интереьера этого магазина.

– Это не жалкая участь, Фрэнк. Ты – преданный сотрудник. Все мы знаем, как трудно взять и вырваться из «Дней». Вот я, например. Я уже много лет собираюсь навестить сестру и ее семью в Ванкувере. Я не видел племянницу с тех самых пор, как они эмигрировали. Ей тогда было четырнадцать, а теперь она, наверное, совсем взрослая дама. Мне бы очень хотелось съездить туда, повидать их всех, но никак не могу выбрать время. Работа мешает. Всегда так много незавершенного остается, всегда новые дела накапливаются.