Антон Фарб - Глиф

— Мы сейчас уедем, — твердо сказала Ника, — а вы останетесь. Сунетесь к машине, водила вызовет подмогу. Понятно?

— Борзая, — прокомментировал бритый. — Надо воспитать.

Но тут следом за такси во двор въехал серебристый «Ниссан-патрол» (рухлядь, по меркам столицы, и вполне модный джип для местных), и санитары подворотен тут же скисли. Не иначе, местный авторитет пожаловал домой.

— Ладно, катитесь, — махнул рукой первый. — А тебя, патлатый, я запомнил. Я тебя тут уже не первый раз вижу. Ходишь-ходишь, а не здороваешься. Некрасиво.

— В следующий раз поздороваюсь, — пообещал Ромчик, прикрывая собой Нику (то есть, это он думал, что прикрывает, а на самом деле — стоял на линии распыла газа, дурачок), пока та садилась в такси.

— Ты всегда такой смелый? — спросила Ника, когда они отъехали от злополучного двора.

— Только по пятницам, — угрюмо ответил Рома.

Парня начинало трясти.

— Да уж, — сказала Ника. — Весело у вас тут…

11

Таксистов Хрущ боялся и ненавидел с позапрошлой зимы. Тогда был какой-то жидовский праздник, эти суки собрались возле кинотеатра «Октябрь» и зажигали свои факелы, а твари-таксисты поставили на крыши тачек жидовские подсвечники и устроили парад. Хрущ, Свисток, Макар, Длинный и еще пару пацанов из «гайдамаков» — местной организации юных националистов, не скины, а так, рядом, — решили устроить водилам показательную разборку. Но водилы оказались не простыми бордюрщиками, а радио-такси. Кто-то успел крикнуть в рацию «сигнал ноль», и через пять минут их слетелось — как мух на говно. Жиды разбежались, менты (горотдел, бля, через дорогу!) не торопились, и в результате Макару сломали два ребра монтировкой, Свисток получил сотряс, Длинный, падла, смылся, а Хруща так отпинали ногами, что он обоссался.

Поэтому когда падла-таксист зарулил во двор, Хрущ сразу дал отбой и придержал Свистка, который рвался в бой. Оно и понятно: неформал с косичкой уже не первый раз появлялся на районе, но все не давал повода поговорить по душам. Неформал был из мажоров, Хрущ это нутром чуял, а вот тетка с ним была странная. Наглая какая-то, вела себя так, будто ей все похер.

— Ну ладно, — сказал Хрущ и поправил кепарь, — будет и на нашей улице праздник…

— Че — ладно, че — ладно? — завелся Свисток. — Ты понял, че она сказала?

— А шо? — как всегда, туго отреагировал Макар. — Шо они, вот так и уедут?

— Тихо, бля! — велел Хрущ. — Пусть валят. Еще пересечемся, Земля — она круглая.

На глазах у всей честной кампании такси выехало со двора, освободив проход серебристому джипу.

— Не, ну ты, Хрущ, неправ! — никак не мог успокоиться Свисток.

— Это че за клиент? — спросил Хрущ у Макара, который жил в этом доме. — На джипе?

— Неместный. Первый раз вижу. Бандюк, наверное. Ну его на хер…

— У тебя сколько бабла? — уточнил Хрущ у Свистка, который насвистывал «Большие города» БИ-2 (он так всегда успокаивался).

— Нисколько! — огрызнулся Свисток. — Я ж две полторашки купил!

— И у меня пусто… — добавил Макар.

— Ясно…

Из джипа тем временем выбрался пузатенький коротышка росточка настолько маленького, что его почти не было видно за высокой машиной. Коротышка открыл заднюю дверцу и принялся рыться в багажнике.

— Не, Макар, не бандюк это, — решил Хрущ. — Манагер. Пошли, побеседуем.

Когда троица неспешным, вразвалочку, шагом приблизилась к джипу, коротышка вышел им навстречу с длинным тубусом в руке, и Хрущ осознал свою ошибку. На пузе у «манагера» висела сумка-набрюшник, вроде тех, с которыми ходят менялы на базаре, но — не совсем. Такую показывал Богдан Куренной, когда Хруща и Свистка затащили на «вышкил» в детском лагере на Корбутовке. Ну там, «в одну лаву шикуйсь!» и «строем — марш!» и прочая гайдамачья херня. В набрюшнике у Богдана лежал травмат, и доставал он его — за полсекунды, надо было только дернуть за специальный шнурок…

— Ты — Хрущ? — уточнил коротышка.

— Ну? — набычился Хрущ. В воздухе отчетливо запахло неприятностями.

— Я от Богдана.

Вот те нате, хрен в томате. Скажешь говно — вот и оно. И ведь не пошлешь…

— Слава Украине, — на всякий случай ляпнул Хрущ.

— Чего? — удивился коротышка. — А, ну да, ну да… Героям слава. Твои бойцы? — Он обвел взглядом Макара и Свистка.

Морда у него была — неприятная. Вроде и холеная, откормленная, с висящим двойным подбородком, но вся в рытвинах, как от прыщей. И пахло от коротышки странно. Сырым подвалом и тухлятиной.

— Угу.

— Денег хотите срубить по-быстрому?

— Ну?

— Держи, — коротышка протянул Хрущу тубус. — Это трафарет. А это, — он вытащил из заднего кармана джинсов пачку купюр и отслюнил пару сотенных, — на краску. Белую, только белую!

Нифига себе, подумал Хрущ, пряча бабло.

— Завтра, в два часа ночи. На синагоге. Только не с улицы, а со двора. Потом валите к драмтеатру, там я вас подберу и рассчитаюсь. По двести на брата. Нормально?

— Нормально, — выдохнул Свисток.

— Тихо, — заткнул его Хрущ. — А не кинешь?

Коротышка прищурился.

— Ты, Хрущ, совсем глупый. Точнее, конечно, не Хрущ, а Солопий Степан Назарович, верно?

Хрущ обалдел.

— Если справишься, Степан Назарович, — продолжил коротышка, — я подкину еще работу. И много. Главное — не облажайся…

12

Цепь мама спалила сразу. Видимо, Ромчик в такси плохо запихал ее в рюкзак — что было совсем неудивительно, если учесть, как его колбасило после несостоявшейся драки; плюс, к тому же, Ника предложила обменяться телефонами «на всякий случай», это тоже оказалось неслабым стрессом для подросткового организма — и в результате, едва Ромчик снял косуху, как мама вышла в коридор с велосипедной цепью в руке. То ли та торчала из кармана рюкзака, то ли звякнула внутри, то ли мама просто решила устроить регулярный досмотр на предмет припрятанного курева — было уже неважно.

— Это что? — спросила мама.

Ромчик глубоко вздохнул.

— Цепь, — сказал он.

Теперь уже мама глубоко вздохнула. Ну вот, с тоской подумал Ромчик. Истерика у мамы всегда начиналась постепенно, как разбег реактивного истребителя.

— Я вижу, что цепь. — Голос мамы дрожал от сдерживаемых децибел. Механики с флажками в ужасе разбегались от дюз, освобождая полосу.

— Мам, — попытался успокоить ее Ромчик, вполне осознавая тщету своих усилий. — Это от велика. Я ее снял, чтобы смазать.

— Ты меня совсем за дуру держишь?! — пошла на разбег мама. Задрожали стекла в контрольной башне, и зыбкое марево горячего воздуха повисло над бетоном.

— Ну мам… — подал реплику Ромчик. Это надо было просто переждать. Жалко, нельзя воткнуть наушники и врубить «Металлику»…

— Все, хватит, — вдруг очень тихо и спокойно оборвала его мама. — Ты — допрыгался. Домашний арест. Две недели. Придет отец — поговорит с тобой детально. А у меня уже просто нет сил.