Говард Лавкрафт - Сны в Ведьмином доме

В мановение ока он поднялся по наклонному полу, обогнул угол стола, вырвал нож из лап старухи и отбросил его в сторону с такой силой, что, звякнув о край узкого треугольного отверстия, огромный резак исчез в темном провале. Но уже в следующую секунду Джилмен утратил преимущество, которое дала ему внезапность; иссохшие пальцы старой колдуньи мертвой хваткой вцепились ему в горло, и он увидел перед собой морщинистое лицо ведьмы, перекосившееся от бешеной ярости. Джилмен почувствовал, как цепочка от дешевого нательного крестика врезалась в шею; положение было отчаянное, и он подумал, что, может быть, на колдунью подействует хотя бы вид распятия? Ужасная старуха обладала нечеловеческой силой, но, пока она продолжала сжимать свои железные пальцы вокруг его горла, Джилмен сумел дотянуться слабеющими руками до крестика и вытащил его из-под рубашки, порвав при этом цепочку.

При виде этого оружия ведьма явно струсила, ее хватка настолько ослабела, что Джилмену удалось разжать старухины пальцы. Еще немного — и он подтащил бы ее к самому краю треугольного отверстия, но тут колдунья словно получила откуда-то дополнительный заряд энергии и с новой силой вцепилась юноше в горло. На сей раз он решился ответить тем же, и его руки потянулись к горлу мерзкого создания. Прежде чем старуха успела заметить, что он делает, Джилмен обернул вокруг ее шеи цепочку с крестиком и быстро затянул ее так, что у ведьмы перехватило дыхание. В ту минуту, когда ее сотрясала агония, Джилмен почувствовал несколько резких укусов в лодыжку и увидел, что Бурый Дженкин пришел на помощь своей хозяйке. Сильнейшим пинком он отправил маленькое чудовище в черный треугольный провал и услышал его удаляющийся визг где-то далеко внизу.

Джилмен не знал, мертва ли старуха; он просто бросил ее там, куда она упала. Отвернувшись, он взглянул на стол — и то, что он увидел, едва не лишило несчастного последних остатков разума. Бурый Дженкин, вооруженный четырьмя дьявольски проворными лапками, не терял времени даром, пока старая колдунья пыталась задушить Джилмена. Нелегкая схватка была напрасной: то, чему юноша хотел помешать, все же произошло, только не грудь ребенка была пронзена острым кинжалом, а шея его — клыками косматого чудовища; чаша, еще недавно валявшаяся на полу, стояла теперь наполненной, рядом с маленьким безжизненным тельцем.

В нескончаемом бреду снова возникла нечеловеческая песнь шабаша, что доносилась из беспредельной дали; где-то там, понял Джилмен, должен находиться и сам Черный Человек. Смутные воспоминания о прежних видениях сливались в сознании с обрывками математических формул; юноша был почему-то уверен, что в дальних закоулках памяти должны сохраниться те самые фигуры и углы, нужные ему теперь для того, чтобы переместиться обратно в нормальный мир, на сей раз самостоятельно. Джилмен знал уже, что находится в заколоченной когда-то части чердака над своей комнатой; но удастся ли выбраться отсюда сквозь наклонный пол или через сужающееся пространство за наклонной стеной? Кроме того, даже если это удастся, не переместится ли он просто из одного сна в другой — из привидевшейся в кошмаре комнатки над наклонным потолком в ничуть не более реальный фантом старого дома, куда он хочет вернуться? Джилмен был больше не в силах провести границу между сном и действительностью.

Невыносимо страшно погружаться в ревущую сумрачную пропасть, где бьется жуткий пульс Вальпургиевой ночи; смертельный ужас охватил юношу при мысли, что ему придется услышать собственными ушами первозданный ритм космоса, таившийся до поры в неведомых глубинах. Даже сейчас он чувствовал чудовищную низкую вибрацию, слишком хорошо догадываясь, что за ней кроется. В ночь шабаша космический пульс достигает населенных миров, сзывая посвященных на страшные обряды. Множество тайных гимнов основано на подслушанных у вечности ритмах, но человеческое ухо не способно вынести их во всей первозданной полноте. Джилмена страшило и другое: может ли он, полагаясь на одну только хрупкую память, быть уверенным, что перенесется именно туда, куда хочет? Не окажется ли он вдруг на залитом зеленым светом склоне холма, или на мозаичной террасе над городом чудовищ с маленькими щупальцами в какой-то иной галактике, или даже в черной воронке последних пределов хаоса, где царит лишенный жалости владыка демонов Азатот?

Джилмен еще только готовился совершить ужасный прыжок в пространство, когда фиолетовое свечение исчезло и он очутился в полной темноте. Эта ведьма — старая Кеция — Нахав — это должно означать ее гибель. И тут к отдаленному гимну шабаша и визгу Бурого Дженкина в черном треугольном провале добавился новый звук, еще более дикий: ужасный вой откуда-то снизу. Джо Мазуревич! Молитва — заклинание — заговор от Хаоса Наступающего — вот она обращается в необъяснимо торжествующий визг — насмешливая действительность слилась наконец с лихорадочным сном! Йо! Шубб-Ниггурат! Всемогущий Козел с легионом младых…

Джилмена нашли лежащим на полу его комнаты в мансарде еще задолго до рассвета: нечеловеческий вопль поднял на ноги Дероше, Чонского, Домбровского и Мазуревича, тут же прибежавших наверх. Крик разбудил даже крепко спавшего в своем кресле Элвуда. Джилмен был жив; он лежал с широко открытыми, остановившимися глазами, по-видимому, без сознания. На горле у него были огромные синяки, а на левой лодыжке — глубокая рана от укусов крысы. Одежда была в сильном беспорядке, крестик, подаренный Джо Мазуревичем, исчез. Элвуд весь дрожал: он не смел и предполагать, что могло случиться с его другом во сне на этот раз. Мазуревич был явно не в себе, он объяснил свое состояние «знамением», которое получил якобы в ответ на свои молитвы, и тут же, услышав за наклонной стеной отчаянную крысиную возню и писк, истово перекрестился.

Когда больного уложили на кушетку в комнате Элвуда, был вызван доктор Мальковский, врач с хорошей репутацией, известный к тому же как человек, умеющий, когда это требовалось, хранить молчание. Он сделал Джилмену несколько подкожных инъекций, приведших больного в расслабленное состояние, по крайней мере внешне похожее на сон. В течение дня Джилмен несколько раз приходил в сознание и бессвязно шептал что-то Элвуду, пытаясь рассказать о кошмарах последней ночи. Процесс выздоровления шел мучительно и медленно, тем более что с самого начала обнаружилось весьма печальное обстоятельство.

Джилмен, еще недавно обладавший невероятно тонким слухом, совершенно оглох. Доктор Мальковский, спешно вызванный по этому поводу, сообщил Элвуду, что обе барабанные перепонки пациента разорваны, как если бы они подверглись воздействию звуковых колебаний такой чудовищной силы, какую человек ни представить себе, ни тем более выдержать положительно не в состоянии. Как честный человек и добросовестный специалист, доктор Мальковский находит неуместным строить догадки о том, каким образом звук подобной силы, раздавшись всего несколько часов назад, не всполошил всю долину Мискатоника.