Эрик Хелм - Уцелевший

— На конь! — опять заревел барон.

— Тихо-то как, — шепнул Томас, уже сидя в глубоком седле. — Ой, не к добру, не к добру...

* * *

Во всем громадном Хэмфордском лесу было неестественно тихо. И лишь на поляне, где высились руины старинной часовни, где в невысокой древесной развилке угнездились двое измученных беглецов, ночные звуки возобновились как ни в чем не бывало.

Затянула стрекочущую песенку целая семейка цикад. Еле слышно шурша бархатистыми крыльями, начали витать большие серые мотыльки. Вышел на поиски улиток и лягушек проголодавшийся еж и, довольно пофыркивая, шелестел сухими травяными стеблями. Осторожно ухнул невидимый в дупле старого дуба ушастый филин.

Незримое присутствие друга и хранителя освободило потаенную прогалину от всепоглощавшего страха, внятного животным, птицам, насекомым, — и лишь человеческим существам, погрязшим в суете и мстительной злобе, неведомого.

До последней, уже непоправимой минуты.

Светоносный собеседник испанца Родриго берег укромный лесной уголок от натиска лютовавших в эту глухую ночь злобных сил. А Эрна и Родриго спали, обнявшись, и тихо, тепло дышали в лицо друг другу.

Солнце взошло, наконец, и Рекс, порядком приунывший, встрепенулся:

— Будем беспокоиться по поводу предстоящей ночи, когда окончится наступающий день, ухмыльнулся он. — А теперь самое время поразмыслить о плотном, основательном завтраке.

Настал черед ухмыльнуться герцогу.

— Насчет завтрака побеседуем отдельно. Заранее не обольщайся, mon ami.

— ??!

— Но в любом случае, — невозмутимо продолжил де Ришло, — отсюда пора выбираться. И подыскать хорошее убежище Саймону.

— Куда попало его не отправишь, — задумчиво сказал Реке. — И уж не в эдаком живописном костюме: пальтишко да накидка.

Аарон хихикнул:

— Неприлично, и холодновато вдобавок! А другое — где возьмешь?

— Сначала Рекс возьмет машину, — ответил де Ришло. — Потом духом домчится до Амсбери, подымет с постели... — тут герцог сделал мгновенную паузу и осклабился: — не приходского священника, разумеется, но первого попавшегося торговца готовым платьем. Заплатит втридорога за доставленное беспокойство — и обеспечит тебя одеждой. Не бойся: яко благ, яко наг не останешься... Тебе хватит денег, Рекс?

— В избытке. Я собирался на скачки, пока не заварилась эта окаянная каша, и набил купюрами все карманы.

— Тогда, mon ami, принимайся вертеть колесами. Возвращайся прямо сюда, мы и шагу прочь не сделаем.

Американец двинулся прочь. Заурчал мотор, испано-сюиза мелькнула в просвете между каменными столбами и пропала из виду.

— А сейчас, покуда Рекс подрядился работать интендантом, — неторопливо произнес герцог, — изложи-ка мне доходчиво и подробно: как и зачем связался ты с бандой Мокаты?

Саймон вздрогнул.

— Ну... — вымолвил он протяжно, — хотите верьте, хотите — нет, а вина отчасти лежит и на вас, де Ришло.

— На мне? Что сие значит, чер... я хотел сказать, пес... то-есть, нет, — хрен его?..

Герцог запутался окончательно и смолк.

— Нет-нет, разумеется, я вас не упрекаю! Ни в коем случае! Только помните ту долгую беседу в Кардиналз-Фолли, под Рождество?

Де Ришло свел брови у переносицы.

— Насчет алхимии, кажется?..

— Да, речь зашла о превращении низких металлов в благородные.

Герцог улыбнулся:

— Верно. И ты с пеной у рта оспаривал мое утверждение, что существующие отчеты вполне достоверны.

— Вы говорили о Гельвеции.

— Правильно. Гельвеций отрицал возможности алхимии с куда большим жаром, нежели ты сам. Однако, в тысяча шестьсот шестьдесят шестом году, в Гааге, он принял у себя некоего ученого мужа, отыскавшего философский камень, и умудрился похитить у «шарлатана» немного красноватого порошка, которым тот пользовался. Похитил довольно любопытно: поддел длинным ухоженным ногтем самую малость волшебного вещества прямо в присутствии ничего не заподозрившего гостя, и под ногтем же сохранял, пока не выпроводил визитера восвояси. Потом пустил порошок в дело и буквально остолбенел, когда крохотный кусочек свинца обратился золотом. Ты посмеялся над моим рассказом, но случай подтверждается таким несомненным авторитетом, как Бенедикт Спиноза.

— Да, — буркнул Саймон, — Посмеялся. Но и любопытство начало разбирать. Я не поленился зарыться в книги и проверить этот случай. Свидетельство Спинозы, человека совершенно трезвого и здравомыслящего, оказалось последней каплей.

— Вы привередливы, mon ami. Гельвеций был ничуть не менее трезв и здравомыслящ. А вдобавок, чрезвычайно скептически настроен сам.

— Знаю... Повелий, главный проверяющий при Нидерландском Монетном Дворе, семь раз подвергал Гельвециево золото пробе в присутствии семи лучших ювелиров Гааги — и все единодушно сошлись во мнении: чистейший металл. Разумеется, можно возразить: Гельвеций просто надул их, подсунул комочек самого обыкновенного золота... Только вот беда, корысти Гельвецию от подобного обмана было ни на грош. Он постоянно ругал и алхимию и алхимиков, честил проходимцами, суеверами. Он сразу объявил, что похитил порошок и понятия не имеет о его составе, а значит, ни о какой жажде стяжать славу гениального ученого и речи вести нельзя... Потом я, понятно, заказал в библиотеке отчеты Беригора Пизанского и Ван Гельмонта.

— И много почерпал?

— Нет, но скептицизма изрядно поубавилось. Ван Гельмонт был в свое время величайшим ученым химиком и, подобно Гельвецию, постоянно утверждал, что мысль о превращении низших металлов в золото — дикая и несусветная чушь. Потом история вернулась на круги своя: кто-то подарил ему щепотку чудесного порошка, Ван Гельмонт собственноручно получил комочек золота, заявил об этом... И тоже ни самомалейшей выгоды либо славы не извлек.

— Могу добавить еще чуток любопытных сведений, — сказал герцог. — Раймунд Луллий, иногда именуемый Рамоном Льюлем, — философ и языковед, сделавший для каталанского литературного языка приблизительно то же самое, что сделал для итальянского Данте Алигьери, — производил золото, обогащая короля Эдуарда Третьего Английского. Джордж Риплей подарил рыцарям Родосского ордена сто тысяч фунтов алхимического золота. Император Август Саксонский оставил семнадцать миллионов риксдалеров, а папа Иоанн Второй Авиньонский — двадцать пять миллионов флоринами. Названные суммы по тем временам были не просто громадны, а громадны чудовищно, почти невообразимо. Иоанн и Август числились едва ли не полунищими, ни тому, ни другому подобных денег и во сто лет не привелось бы накопить. Зато оба вовсю занимались алхимией, и трансмутация — превращение металлов — единственное разумное объяснение столь баснословным состояниям, обнаруженным в сундуках и ларцах после кончины владельцев.