Мария Туманова - Райское место

— Что ты ищешь? — спросила Сельма.

— Хочу увидеть других твоих мужчин. Куда они спрятались?

Она усмехнулась, показав зубы. Румянец, заливший лицо, поблек, и голос прозвучал тверже:

— Зачем они тебе нужны?

— Хочу убедиться, что они достойны тебя. Ждать, пока Сельма переморгает информацию, значило потерять не меньше пяти минут.

— Рядом с такой хрупкой женщиной, как ты, должны быть только настоящие мужчины, — напирал я. — Те, которые смогут защитить тебя от пауков и других тварей из тоннеля. Покажи мне своих мужчин, я должен знать, что могу им доверять.

— Я сама им доверяю.

Я заглянул под кровать. Никого и ничего, даже пыльных кроликов нет. Почему на кухне такой бардак, если комнаты Сельма вылизывает?

— А тебе я могу не доверять, — продолжала она. — Ларри говорил…

Чтобы совершить подвиг, не обязательно вытаскивать детей из горящего дома. Иногда приходится проявлять еще больше решимости. И я выказал предельный героизм, когда, не дослушав, что там вещал Ларри, шагнул вперед, сгреб Сельму в объятия и поцеловал взасос, грубо и напористо. Ее губы шевелились под моими, как очищенные, но еще живые креветки.

— Ларри никогда не целовал тебя, — сказал я, на миг оторвавшись от нее. — И никто из твоих мужчин не умеет так, правда?

Она не ответила. Дрожала, крепко зажмурившись, приоткрыв рот. Я собрался с духом и закрепил победу еще одним поцелуем, после чего отошел на середину комнаты.

— Где твои мужчины, Сельма?

— Ты, — она, как слепая, выставила перед собой руки, но нащупать меня не могла.

— Открой глаза. И слушай: пока я не увижу остальных твоих мужчин, я и пальцем до тебя не дотронусь. Хочешь поласкаться, показывай их.

Лицо Сельмы пошло пятнами. Она уставилась себе под ноги и через силу выдавила:

— Их… их нет.

Я задохнулся. Пусть она скажет, что пошутила! Я ее сто раз поцелую, пересплю с ней, только пусть скажет, что Делберт здесь! И Сельма будто услышала мои обещания.

— На самом деле… Не надо ревновать, Уолт. На самом деле у меня… Только один… Но он правда не умеет так целоваться. Если хочешь, я скажу ему, что отныне главным будешь ты.

Я выдохнул, выпуская колкий испуг.

— Покажи его.

Она смущенно хихикнула и пошла в гостиную, а оттуда — снова на кухню. Я шел следом, как преданный пес, и на ходу убедился в двух фактах: во-первых, без помощи Сельмы я бы ни за что не нашел ее тайник, а во-вторых, прежние Уибли были большими любителями фамильных тайн. Подземный вход — всего лишь скромный цветочек в их букете.

Сельма подошла к старому буфету на кухне, открыла нижние дверцы и стала вынимать пустые бутылки, кастрюли и пакеты с крупами. Сложив все это на полу, она вытащила полку и снова запустила руки внутрь, чтобы извлечь из темной глубины прямоугольник фанеры. В нем были просверлены десять отверстий примерно в дюйм диаметром — как раз чтобы запустить в них пальцы. Очень удобно.

Я присел и увидел, что за снятой задней стенкой буфета в стене темнеет отверстие такого же размера. Сельма встала на четвереньки и без пояснений полезла туда. Я нырнул следом. Дубовое основание буфета выдержало мой вес, не скрипнув, а руки, пройдя в отверстие в стене, уперлись в скользкий паркет. Я доверял ощущениям, потому что закатный свет из кухни сюда не попадал и никакого другого света не было.

Сельма поднялась, похлопала в ладоши, отряхивая пыль, и затопала куда-то в сторону. Я тоже выпрямился, ощупал стену у себя за спиной. Дыра, сквозь которую мы пролезли, была единственным серым пятном в темноте.

— Это комната Селины, — пояснила хозяйка. Я слышал, как она шарит рукой по обоям. — Когда ее отдали на заклание, папа заделал настоящую дверь и заложил окна, сказал, лучше думать, будто Селины никогда не было, но я уже знала про этот ход. И знала, что он мне пригодится.

Щелкнул выключатель. Я стоял в типичной комнате девушки-подростка. Небольшой письменный стол, зеркало, на этажерке сидят две старые куклы и плюшевый медвежонок. А на узкой девичьей кроватке — совсем не та игрушка, которая могла бы вызвать умиление у родителей.

Я еле удержался, чтобы не броситься к лежащему под одеялом мальчику. А Делберт улыбнулся. Он заметно осунулся, лицо было бледным, и глаза от этого казались еще темнее, но улыбка не потеряла яркости.

— Это мой мужчина, — с вызовом заявила Сельма. Но тут же в ее голос пробились испуганные нотки. — Он… Он скоро станет сильным и высоким, вот увидишь. Выше тебя, таким, как Ларри. И тогда я смогу ходить на танцы с ним вместе. А пока… — голос упал до заговорщического шепота, — мне запрещено прогонять его.

Кого благодарить за такое распоряжение, Сельма не пояснила. Добавила:

— Но тебя я буду любить сильнее, — и подалась ко мне, вытянув шею, рассчитывая на еще один поцелуй. Но я сделал вид, что не понял, чего хочет леди. Неторопливо осмотрел комнату (ничего, чем можно было вырубить хозяйку; вряд ли она отключится, получив по голове плюшевым медвежонком), подошел к кровати и нахмурился, вглядываясь в бледное лицо на подушке. Делберт понял, что идет рискованная игра, и даже не приподнял голову. Я сдернул с него одеяло: мальчик лежал одетым. Да здравствует стыдливая невинность, вечно мечтающая заполучить кого-нибудь в постель, но не смеющая даже вообразить, что при этом кто-то может быть голым! Она спасла нас от необходимости разыскивать одежду.

— Сядь, — грубо приказал я.

Делберт послушался. Рубашка с чужого плеча (я решил, что она принадлежала покойному мистеру Уибли) висела на нем балахоном, только на правом плече вздувался под тканью бесформенный комок кое-как намотанной ткани.

— Что это такое, Сельма? — поинтересовался я.

— Я его перебинтовала. Он поранился в туннеле. Ты хочешь его выгнать?

— Он слишком слабый, чтобы быть твоим мужчиной. Встань, мальчик.

— А может… Он ведь вырастет… — Сельма мялась, как малышка, которой хочется заполучить новую куклу, но и старую выбрасывать жалко. — Он ведь раньше тебе нравился, Уолт, я должна его оставить.

— Нет. Ты слишком хороша, чтобы показываться на люди с выродком.

Она подумала, что я улыбаюсь, не в силах сдержать восхищения ее красотой. На самом деле у меня камень свалился с души, когда Делберт поднялся на ноги. Он двигался легко, можно было надеяться, что до машины сумеет добежать. Особенно если Сельма вернет его кроссовки. Босые ноги ее, видимо, не конфузили. Или мамочка в детстве объяснила, что ложиться спать не разувшись — неприлично.

— Но он должен жить здесь, — запротестовала Сельма. — Ты будешь в комнате родителей, а его запрем тут. Я буду к нему приходить, только когда ты уедешь в Гэлтаун. И… и еще он будет работать. Теперь, когда у меня есть ты, нам позволят собирать камни, мы станем не хуже других. А он будет помогать.