Йорг Кастнер - Число зверя

– Людовико? – охнул Финчер. – Этого еще не хватало!

Пауль не был знаком с Людовико Анфузо. Он попытался вспомнить о том, что знал только по слухам. Все случилось уже после того, как он покинул Италию.

– Брат отца Анфузо тоже был иезуитом, но его исключили из ордена, если не ошибаюсь.

– Вы не ошибаетесь, Пауль, – ответил Финчер, и злость в его голосе дала понять, что генеральный секретарь не питал теплых чувств к Людовико Анфузо. – Он занимался экзорцизмом – и все еще занимается, насколько я слышал.

– Но ведь экзорцизм одобряется Святым престолом.

– В последние годы больше, чем раньше. Однако Людовико Анфузо занимался этим в то время, когда официальное отношение Святого престола к экзорцизму было весьма неодобрительным. Кроме того, во время сеансов произошло несколько неприятных происшествий. Некоторые из его подопечных, кажется, потеряли рассудок. Однако он не пожелал признать себя виновным, несмотря на увещевания. Ордену не оставалось ничего иного, кроме как исключить его из нашего общества, хотя бы для того, чтобы не дискредитировать Общество Иисуса в глазах Святого престола.

– Экзорцизм – весьма противоречивая, но очень интересная сфера деятельности.

Генеральный секретарь, казалось, удивился.

– Вы тоже этим занимались?

– Только в теории. Работа экзорцистов всегда зачаровывала меня. Но вы, разумеется, правы, это очень сложное и ответственное задание. Человек, не доросший до его выполнения, может стать причиной большой беды. – Пауль потянулся к бокалу. – Джакомо Анфузо был очень осмотрительным человеком. Невозможно поверить, что у него такой брат.

Финчер кивнул.

– Вряд ли можно представить себе более разные характеры. Говорил ли вам отец Анфузо, насколько его брат посвящен в его дела?

– Вообще не посвящен, если я правильно его понял. Одно время Джакомо Анфузо думал об этом, но затем стал сомневаться в том, можно ли доверить брату тайну.

Генеральный секретарь, похоже, вздохнул с облегчением: разговор о Людовико Анфузо, должно быть, действительно был ему неприятен.

– Вместо этого он предпочел довериться вам, Пауль. Или, по крайней мере, собирался так поступить. Кто еще мог знать, что он назначил вам встречу у Сан-Ксавье? И вообще, почему он решил назначить вам встречу именно там?

– Наверное, во время нашего разговора он вспомнил прежние времена. Кроме того…

– Да?

– Сейчас мне на ум пришло замечание, которое отец Анфузо сделал в Иль-Джезу. Из него следует, что между пожаром в сиротском приюте и обстоятельством, из-за которого он хотел поговорить со мной, существует какая-то связь. Я только сейчас подумал об этом, полиции я ничего не говорил.

После того как Луиджи подал фарфалле, Финчер спросил у Пауля:

– Кстати, как полицейские отреагировали на то, что у них появился новый консультант?

– Синьор Компаньи, начальник полиции, просто в восторге от этой идеи. Но мне показалось, что он единственный на всем Квиринале так на нее отреагировал. – Мысли Пауля вернулись к событиям, происшедшим несколько часов тому назад. После посещения прозекторской он еще довольно долго беседовал с Альдо Росси и Клаудией Бианки в их кабинете.

Особой симпатии они к нему не выказали, беседа прошла в лучшем случае по-деловому. Пауль ответил на многочисленные вопросы полицейских о том, что касается иезуитов и упоминания числа дьявола в Откровении Иоанна Богослова, однако у него создалось впечатление, что Бианки и Росси не так щедро поделились с ним сведениями.

Финчер одобрительно улыбнулся.

– Полицейские скоро к вам привыкнут. Они должны радоваться, что им дали не отрешенного клирика, а такого энергичного человека, как вы. В конце концов, мы, иезуиты, известны тем, что умеем работать. Знакома ли вам история о четырех членах монашеских орденов и коротком замыкании?

– Нет, но думаю, сейчас я ее услышу.

– Четыре члена монашеских орденов – бенедиктинец, доминиканец, францисканец и иезуит – обсуждают поздним вечером религиозные вопросы. Вдруг в комнате гаснет свет! Что делают эти люди? Бенедиктинец начинает читать молитву, доминиканец делает доклад о дуализме света и тьмы, а францисканец хвалит Бога за то, что Тот послал человеку милостивую, окутывающую все темноту.

– А иезуит? – Пауль задал вопрос, которого ждал Финчер.

– Он идет в прихожую и меняет пробки. Вот такие мы, иезуиты – большие практики. Поэтому вы – подходящий человек для данного задания, Пауль. Я уверен, что вы не позволите полицейским сбросить вас со счетов. – Еще минуту назад веселый генеральный секретарь внезапно стал серьезным. – Очень важно, чтобы вы удерживали инициативу во время расследования! Интересы Общества Иисуса и святой матери Церкви, возможно, затронуты больше, чем все мы думаем. Как продвигается расследование?

– Они еще очень многого не знают, даже того, являются ли Сорелли с Анфузо жертвой одних и тех же преступников или нет, – ответил Пауль и рассказал все, что ему было известно.

Он понимал, что Бианки и Росси не до конца откровенны с ним, но на их месте он бы, наверное, вел себя так же. Кроме того, он, со своей стороны, тоже не все им рассказал. Например, он утаил тот факт, что иезуиты осмотрели комнату Сорелли еще до прихода полиции.

От стола к столу ходила привлекательная блондинка с фотоаппаратом для получения мгновенных снимков.

– Красивые фотографии на память! Одна фотография пять евро, две фотографии – семь евро пятьдесят центов.

Финчер жестом подозвал ее.

– Сделайте два наших фото, пожалуйста.

Он стал за спиной Пауля, и оба улыбнулись в камеру, причем Пауль чувствовал себя неловко. В конце концов, он прибыл в Рим не как турист. Финчер довольно улыбнулся и дал фотографу десять евро.

– Одна для меня, одна для вас, Пауль, на память об этом вечере. – Он протянул Паулю фотографию и снова сел. – Даже во времена серьезных испытаний нужно сохранять жизнерадостность. Кстати, о серьезном: пожалуйста, продолжайте и дальше держать меня в курсе дел. И еще одно: что бы ни произошло, обращайтесь ко мне – в любое время дня и ночи. Я был бы вам благодарен, если бы вы не связывались непосредственно с нашим генералом. Здоровье у него хрупкое, и его следует беречь от лишних волнений. Я сам доложу ему все, что нужно, но сделаю это как можно осторожнее. А пока придется нам обходиться без него. Вы мне обещаете?

И Пауль пообещал. Он слишком хорошо помнил о приступе слабости у генерала и не хотел быть причиной следующего.

Когда Пауль и Финчер приступили к основному блюду, пианист перешел от Шостаковича к Моцарту, за что Пауль был ему благодарен: Шостакович навевал на него грусть, а при его нынешнем душевном состоянии любая, даже незначительная радость была бесценна. Однако его мысли снова и снова возвращались к происшествию у бывшего приюта Сан-Ксавье – и к событиям из его сна.