Мара Брюер - Слепое знамя дураков

Утро согрело восток лучами. Я поднялся и подошёл к Наде. Её растерзанное тело, платье в багровых пятнах крови, её застывшие в ужасе глаза — всё это заставило меня возненавидеть себя ещё больше. Я перенёс её в «роллс-ройс», на котором мы сюда приехали, взял в бардачке спички и поджёг машину и девушку в ней.

Я стоял и смотрел, как догорают останки Нади и её роскошного автомобиля. Я думал о том, что было бы, если бы вампирша не появилась здесь этой ночью. Скорее всего, я бы так же убил Надю. Или сделал такой же, как я, хотя это было бы гораздо хуже смерти. Я бы, возможно, насладился ею ещё раз, после чего всё бы закончилось так же, как сейчас. Мог ли я отпустить её, как собирался сделать? Скорее всего, нет. По моей щеке скатилась слеза, одна-единственная и первая с тех пор, как я встретил вервольфа тем ноябрьским утром.

Солнце почти полностью поднялось над горизонтом, его багровые струи озарили моё лицо.

Машина с убитой мною девушкой уже догорела. Я направился в сторону города по перелеску вдоль дороги, чтобы никому не попасться на пути. У меня был тайник — заброшенная изба, где я мог смыть с себя грязь и кровь Нади и переодеться, чтобы потом вернуться на то место, где мы встретились…

Уже люди спешили на работу, а я шёл в трактир на Невском, где глупцы черпают жизнь из хрустальных бокалов — так же, как такие, как я, черпают жизнь из чужой плоти, а такие, как женщина в чёрном платье, — из людской крови. Туда, где случайные встречи тушат ненужные свечи… Оставалось восемь посетителей, пианист спал на рояле, а от него требовал музыку вдрызг пьяный партработник. Я медленно приблизился к патефону и поставил пластинку. Звуки танго — одна из немногих вещей, которые мне нравились в современности.

Я сел за стол, где сидел перед тем, как покинуть это злачное место. В глазах стоял образ растерзанной Нади и ухмылка вампирши. Я был полон ненависти ко всему окружающему и к себе. Я достал из кармана пистолет, поднёс его к виску и застрелился…

Так я думал.

— Ты принесла мне то, за чем я посылал тебя? — строго спросил мужчина, окружённый одиннадцатью последователями.

— Да, господин, — ответила женщина, снимая капюшон и раскрывая лицо перед присутствующими.

— Покажи скорее, — с явным нетерпением потребовал мужчина, протягивая руки к вновь пришедшей.

— Вот, — рыжеволосая женщина развернула одеяльце и протянула его господину. Помещение наполнилось криком младенца.

— Кто её родители? — мужчина внимательно посмотрел на малютку, но не принял её из рук женщины.

— Отец — жалкий пьяница и вор, а мать — блудница, самая грязная и распутная, какую я смогла найти. Всё как вы велели, — женщина почтительно склонила голову.

— Тогда начнём церемонию, — объявил мужчина.

Двенадцать человек и их тёмный глава окружили алтарь, на который женщина положила новорожденную девочку. Малышка плакала, но никто не смел отвлекаться.

Мужчина в тёмно-красном плаще с капюшоном, которого все называли не иначе как господин, взял в руки тяжёлую книгу в кожаном переплёте и, раскрыв на нужной странице, начал читать на языке, давно признанном мёртвым.

— Опять ты здесь, чертовка! Сейчас я тебе задам! — старуха схватила розги и замахнулась, чтобы ударить воспитанницу.

— Вы не смеете бить меня! — спокойно ответила девочка. — Ещё как смею, маленькая негодница! Я согласилась взять тебя не для того, чтобы ты травила цыплят или поджигала сено. Неблагодарная! Мы с мужем пашем на барина, чтобы прокормить тебя, а ты портишь наши труды и не уважаешь покровителя и его собственность!

— Вы взяли меня, потому что барин наказал вашему мужу. А я сижу в бараке целыми днями и за двор не выхожу, — возмутилась девочка.

— Я сейчас всыплю тебе, да так, что неделю даже на дворе не покажешься! — старуха подняла руку, чтобы нанести удар розгами.

Девочка выставила вперёд ладонь и в упор посмотрела на орудие наказания. Розги в руках старухи изогнулись и ударили женщину по спине.

— Как так! — завопила старуха и принялась вертеться как волчок, а девочка расхохоталась, и что-то дьявольское было в этом смехе. — Что происходит? — завизжала женщина.

Розги прошлись по её хребту во второй раз.

— Ах ты, маленькая ведьма! Я всё расскажу барину! — рассвирепела она.

— Конечно. Если сможешь говорить, — иронично ответила девочка, и розги в тот же миг в кровь рассекли старухино лицо.

— Лизонька, что я тебе говорил? Никогда так не делай на людях! И тем более не наноси увечья крестьянам, — пожилой барин ласково улыбнулся и погладил девочку по голове.

Глядя на её премилое личико и рыжие локоны, невозможно было и представить себе, что она держит в страхе всё поместье, и даже самого барина.

— Тогда заберите меня в дом! Почему я живу с крепостными? Вы всегда говорили, что я выше самой императрицы, — она топнула ногой и надула губки.

— Потому что, милая моя, пока не время. А в том доме ты незаметна. И наши враги не смогут найти тебя там, — барин усадил девочку себе на колени.

— Вы говорите о тех людях, что приходили на прошлой неделе, когда меня заперли в конюшне?

Девочка в упор смотрела в старческие глаза барина. Казалось, она в любую минуту испепелит его. Он не выдержал её взгляда и отвёл глаза.

— Увы, Лизонька, но мы должны быть осторожны. Нас в любой момент могут разоблачить. И тогда господин никого не пощадит.

Барин старался держаться спокойно в присутствии Лизы, но ему не всегда удавалось скрыть от неё свой страх. И она умело этим пользовалась.

— Он такой же слуга мне, как и вы. И только я могу решать, кого и как наказывать, как я сделала это со старухой, — она слезла с его колен и подошла к столу, на котором стояла ваза с петушками-леденцами, и радостно спросила: — Это для меня?

— Конечно, для тебя! — обрадовался барин перемене темы и немного расслабился. — Всё для тебя, всё, что бы мы ни делали. Сегодня Василий привёз с ярмарки, он знает, как ты любишь эти леденцы.

— Я никогда не была на ярмарке, — задумчиво произнесла девочка, занеся руку над столом.

— Ты же знаешь, что это ради твоей безопасности, — мягко произнёс барин.

Раньше ему всегда удавалось убедить её, и она на время оставляла его в покое, прекращая свои вопросы, распоряжения и упрёки.

— Я словно пленница в этой усадьбе. Меня даже на пруд не пускают с дворовыми детьми, — пожаловалась девочка с самым невинным видом.

— Всё скоро изменится. Ты займёшь дом господина, — принялся обещать барин, сам точно не зная, когда же наступит это время.

— Я жду этого уже двенадцать лет, — это был очередной её упрёк. — Хорошо, через неделю у меня именины, и я желаю поехать на ярмарку. Накажите Василию взять меня.