Мара Брюер - Слепое знамя дураков

Был прекрасный майский вечер. Прохлада, пришедшая с сумерками, разогнала жителей Ленинграда по домам и увеселительным заведениям. Улицы почти опустели, и уже зажгли фонари.

Я ждал наступления темноты. Эта ночь должна была стать поистине волшебной. Я это чувствовал. Я ещё не знал, что она окажется переломной для меня, но жаждал её наступления.

Ещё немного, и на небе должна была появиться полная луна – моё солнце, моя спутница, моё вечное проклятие…

Я помню тот день, когда впервые почувствовал запах смерти. Она подкралась так близко, что я не сразу разглядел её. Это случилось так давно, что обычный человек вряд ли помнил бы детали. Но не я.

Я был поручиком царской армии, бравым солдатом и сыном знатного помещика. Я не знал в бою ни страха, ни усталости. В мирное же время я со своими друзьями развлекался охотой.

Однажды в ноябре мы пошли на кабана. Уже ударили лёгкие заморозки, а землю припорошило первым снегом. Я любил это время года более остальных. Не знаю, почему, но я каждый раз ждал, когда опадёт листва и багряные узоры потемнеют на земле. Помню, мне нравился воздух в лесу – такой свежий, пропитанный влагой и словно говорящий: «Ты свободен». Я любил совершать утренние конные прогулки, в основном в одиночестве, и зачастую опаздывал к завтраку…

На рассвете мы прочёсывали лес, пока, наконец, один из моих товарищей не погнал кабана. Все бросились за ним. Снег и сухие ветки скрипели под копытами коней, и каждый из нас стремился обойти другого. Лёгкий мороз покалывал моё лицо, первые лучи солнца искрились между деревьями, и настроение было прекрасным. Я ждал от этого дня чего-то незабываемого, и в действительности он перевернул всю мою жизнь, всё моё существо. Но новая жизнь ни в коей мере не отвечала моим ожиданиям.

Мой конь Гардемарин шёл впереди остальных, обогнав скакуна, вышедшего на преследуемую нами жертву. Я ликовал. Я почти нагнал зверя, как вдруг услышал волчий вой. В наших краях волки не были редкостью, и я бы не обратил на него никакого внимания, но, казалось, он выл у меня под ухом. Хищник был где-то рядом, но я не видел его за деревьями. Гардемарин почти нагнал кабана, и мне даже пришлось пришпорить его, поскольку лес становился гуще. Я уже приготовил ружьё, когда кабан резко повернул в сторону и помчался к болоту. Мой конь встал на дыбы, выкинув меня из седла, и, почувствовав облегчение из-за отсутствия седока, поскакал вглубь леса.

Я попытался подняться, но услышал рык. Резко повернувшись, я увидел огромного тёмно-серого волка, выходящего из-за куста. Зверь испугал моего коня. Хищник рычал и скалился, а по его позе я понял, что он готовится к атаке. Волк был настолько огромен, что я даже на долю секунды засомневался в том, что он действительно существует. Его сородичи, обитавшие в наших краях, были мелкими и трусоватыми. Мы с товарищами даже изредка выезжали в лес, чтобы попросту погонять их. Но этот волк, похоже, не боялся ничего. Величиной он был с крупного телёнка и мог бы разорвать меня на куски в два счёта.

Ружьё было в паре метров от меня. Я упустил его, когда вылетел из седла, и не было ни малейшего шанса даже протянуть к нему руку – волк сразу бы напал. Я мог рассчитывать только на то, что появятся другие охотники и спугнут его. Я слышал их возгласы, ржание их лошадей, даже пару выстрелов, но они были далеко, свернув, очевидно, в другую сторону. Никто не последовал за мной и кабаном, зная, что я вернусь с трофеем. Я сожалел в тот момент, что был в этих краях лучшим наездником на лучшем скакуне.

Зверь приближался – медленно и расчётливо. Он шёл не прямо на меня, а обходил вокруг, примеряясь, как лучше нанести удар. Он будто играл со мной, будто хотел, чтобы перед смертью его жертва была напугана. Но я не боялся, нет. Я не хотел расстаться с жизнью при таких обстоятельствах. Я бы предпочёл умереть в бою, а никак не от зубов зверя. Это было странное чувство, присущее, наверно, духу времени – умереть за Царя, за Отечество. А лишиться жизни вот так мне было даже стыдно. Я переводил взгляд с волка на ружьё, а сам не смел шелохнуться, чтобы не спровоцировать нападение.

В тот миг вся жизнь пронеслась у меня перед глазами: беззаботное детство в поместье, разгульная столичная юность, война с Наполеоном, где я получил своё первое ранение, и последующие годы, которые я провёл здесь, на этой земле, управляя поместьем после смерти отца и изыскивая всевозможные способы не попасть в сети маменьки, стремившейся женить меня. Наш дом часто заполнялся гостями, ведь маменька любила устраивать приёмы. Но я знал: она надеялась, что сын обратит внимание на какую-нибудь юную особу и непременно в его сердце запылает огонь любви. Но нет. И не то чтобы все эти барышни мне не нравились – они были премиленькие, воспитанные и образованные. Ни одну из них я не мог представить своей женой…

Я услышал своё имя. Меня звал Павел – мой товарищ, вышедший на кабана и погнавший его. Мы с Павлом вместе отстаивали столицу и были с тех пор не разлей вода. Он был метким стрелком, и у меня появилась крохотная надежда на спасение.

Волк тоже услышал зов Павла и отвлёкся. Повернув голову на его голос, он на мгновение упустил меня из виду. Воспользовавшись моментом, я кинулся к ружью. Боковым зрением я видел, как волк повернулся ко мне, как вздыбилась шерсть на его спине, как он, оттолкнувшись, повис над землёй в прыжке. Я схватил ружьё и направил на зверя. Раздался выстрел, и на меня брызнула кровь. В тот же момент его челюсти сомкнулись на моём плече.

Я никогда не чувствовал такой жгучей боли. У меня были боевые ранения, но боль от пули, прорывающей плоть, не могла сравниться с той, что растеклась по моему телу тем утром. Я жадно вдыхал морозный воздух, не в силах сбросить с себя тяжёлую тушу убитого мною хищника. Боль пронзала меня с новой и новой силой…

Я слышал голос Павла, но не в силах был осознать его слова. Я чувствовал, как он пытается стянуть с меня мёртвое тело огромного волка.

А мне казалось, что и я уже мёртв.

Весь следующий день я провёл в бреду и только ночью понял, что остался жив. У моей постели дежурил Павел, а также врач и священник. Один надеялся, второй боролся за мою жизнь, третий молился и был готов меня отпеть. То ли чтение молитв, то ли моё желание жить – что-то всё-таки удержало меня на этом свете.

У меня был жар и слабое сердцебиение. Рана на плече затянулась за несколько дней, но в постели я провёл почти месяц. До следующего полнолуния. Тогда я осознал, что со мной произошло на самом деле, и возненавидел тот день и себя за то, в кого я превратился.